Прокол (сборник)
Шрифт:
Она отмечает день своей кончины. Вернее, их. Хотя тело её продолжает беспрепятственно существовать уже двадцать лет с того злополучного дня, да и Джон не в тот же день ещё покинул этот свет, Джоанна считает одиннадцатое сентября нового тысячелетия датой их совместного ухода. По вине Джона. Во что она постепенно устаёт не верить. Последняя на всём белом свете.
На экране перед ней, как всегда в эту годовщину, мелькают опять всё одни и те же апокалиптические сцены. Самолёт за самолётом пронзает небоскрёбы, один за другим. Раздаются взрывы. Люди с неверием смотрят в небо.
Джон в это верил. Что такое сейчас грянет с ясного неба не на экране, а в были.
Она чокается с улыбающимся лицом молодого Джона. Стакан звенит о стекло портретной рамы. Джоанна горько
Она бросает взгляд в загробно-седое зеркальное отображение. Нет, давно она не пара Джону, в его улыбающиеся, искрящие здоровьем и счастьем сорок семь похожему на тридцатипятилетнего с первой пикантной сединкой у виска.
На экране два небоскрёба уже пламенятся, выкидывая в воздух чёрные тучи смертельно ядовитого дыма. Как всегда в этот день, Джоанна старается тому поверить. Долгие годы этой лишь верой она и живет. Верой Джона. От которой, правда, он сам отказался. Но она — ни в какую. Отчаянно держится за это. Хотя постепенно, разумеется, трезвый рассудок берёт верх.
Самолётами управляют террористы, прошедшие какие-то курсы, дабы врулить прямо в дома, таким образом наплевав на всю нацию, хотя заодно, естественно, и погибнув. В первое время после того злосчастного дня подобная версия на полном серьёзе даже рассматривалась во всех мировых СМИ, но была однозначно и безвозвратно опровергнута экспертами всевозможных сфер. Не говоря уж об абсудрности самой этой теории глобального заговора против мирного американского населения, такое было бы неосуществимо даже чисто технически. Не может человек так просто вот научиться без помощи диспетчеров и навигационных установок аэропорта попадать неуклюжим пассажирским кораблём на лету прямо в узкое и низкое — по авиационным меркам — здание, это смешно, это как, пнув ногой, попасть мячом в баскетбольную корзину. Такое может себе представить только насмотревшийся боевиков да мультиков пацан, не генерал же военно-воздушных сил, опытный лётчик-испытатель!
Джоанна наливает себе и опять чокается с улыбкой Джона. Но — вон, смотри, говорит тот в ответ, попадут же! И впрямь: в этот момент на экране третий самолёт врезается прямо в полую медную богиню на острове. А та — стойкая, однако: лайнер разлетается вдребезги, а у женщины лишь факел выпадает из руки. Статуя Свободы — это никакой не офисный улей, это — сама наша нация, сильная и непобедимая.
Часть правды в происходящем на экране есть. В тот день террористы захватили четыре самолёта и, то ли собственноручно, то ли угрожая пилотам, направили мирные воздушные корабли к разным аэропортам. Их требования были еще не ясны, следовало выждать, пока сядут и начнут переговоры. А тогда уже дело техники — взять, легко и профессионально, без шума, пыли и жертв. Но самолёты сперва как-то отклонились от всякого понятного курса, якобы в сторону центра города. Что не так уж и удивительно в этой ситуации, тем более, если действительно ими управляли сами неумелые террористы. Однако тогда поступили эти безумные сведения от якобы разведчиков, якобы террористы собираются таранить Манхеттен: небоскрёбы и Свободу.
Джоанна никогда не узнает, что там творилось в верховном командовании. По неофициальной версии, панике поддалась значительная часть высшего начальства, не только Джон. Но именно Джон, непосредственно он, отдал приказ. И не то, чтоб просто единолично, без обсуждения, нет: аж прямо вопреки заданию сверху — ни в коем случае не допускать человеческие жертвы.
Джон допустил. Одним своим беспрекословным генеральским словом. Просто так, с лёгкостью косули.
Тогда казалось, что эта ужасная ошибка навсегда войдёт в историю как страшнейшее преступление двадцать первого века. Но не тут-то было: успело вырасти целое поколение, которое о событиях одиннадцатого сентября даже не слыхало. Что и вполне естественно: далеко не так, чтоб нация гордилась и сильно популяризировала этот всемирно известный, но уже частично
В тот раз полетело всё командование. Кто лишился должности и погон, кто — и свободы. И те, кто сверху не донадзирал, и те, кто снизу слепо выполнял. Всё происходило быстро и решительно: не по-граждански, нет — по-джоновски. Высшую меру трибунал вынес только ему и четырём непосредственным исполнителям, испачкавшим свои собственные руки о кровавые пульты управления снарядами. Но потом тех помиловали, ибо на самом деле всё это бедствие ведь сотворил лишь один-единственный человек — генерал Джон Хейз, самовольно переломивший цепь от вышестоящих приказов до нижесидящего исполнения. Просто словом, крови вообще не коснувшись.
На экране всё разгорается голливудский кошмар. Никаких не пара сотен, нет: сотнями там одни лишь отважные спасатели погибают — на фоне отчаянно решительных гримас главного героя, которому, естественно, ничего не грозит. А остального пушечного мяса там расходуется тысячами: кто с высоты падает, на кого потолок обваливается, кто живьём сгорает…
По мере расследования постепенно оправдались самые плачевные подозрения в детсадовском поведении верхушки военно-воздушных сил. Все поголовно признали свою ошибку и вину. И раскаялись — начиная с опозоривших свою службу разведчиков и кончая опозорившим всю нацию генералом Хейзом. И все просили о помиловании. Кроме Джона. Он не просил. Он писал Джоанне, что это смешно — умолять сейчас о собственной жизни на фоне двух с половиной сотен учинённых им смертей, где одним больше или меньше не в счёт. Единственное искупление его преступной ошибки — достойная офицера кара. Он сожалел, что не привёл её в исполнение сам, как полагается его статусу, и просил Джоанну забыть его навсегда и начать новую жизнь.
Вот уже рушится Эмпайр Стейт Билдинг. Слава Богу, бойня на экране не препятствует хеппи-энду. И Джоанна не может больше смотреть на эту чушь, её тошнит, она устала искать оправдание блестяще-наглой улыбке на лице Джона в этой кровавой киношной байке.
Сплетничали, что последним желанием Джона была просьба разрешить ему привести приговор в исполнение собственноручно, своим именным оружием, но Джоанна подобным небылицам не верила, достаточно ей было пятнадцати лет буйного супружества в среде военных. Тем более, Джон не был одолённым и непокорённым достойным противником, к которому равные со стороны победителей относятся с почтением. Джон был отброском, которому оружие в руки давать нельзя, дабы он не повернул его против собственного народа. Казнь не принесла его имени даже прощения, не говоря уж о возвращении чести.
А Джоанна себе вернула — если и не честь, то хотя бы девичью фамилию. Также и переименовала детей. И убежала с ними жить в Сиэтл, и никто не знал, что она — вдова генерала Хейза. Гордиться таким перед другими она, мягко говоря, не могла. Своё происхождение от массового убийцы успешно утаивали и дети. Но Джоанна сама всё ещё, по крайней мере раз в год, искала оправдания, опять и опять просматривая этот страшный остросюжет. Сама тайком про себя всё ещё пыталась гордиться своим генералом — хотя и под тяжестью доказательств отказавшимся от самого себя.
Первые две годовщины Джоанна справляла возле подножья Всемирного Торгового Центра. Напивалась и представляла, как выглядели бы Близнецы с обрубленным десятком-другим верхних этажей. И внушала себе, что незыблемое величие небоскрёбов по самую крышу — заслуга Джона. А потом сняли этот блокбастер. Для притуплённого постоянными экранными ужасами зрителя, видимо, одних лишь вершин было бы недобор. И в фильме горящие башни по мультяшной голливудской логике уже падают безо всяких причин. Просто так, чтоб эффектней: здания вдруг рушатся, как подкошенные. Камера сразу же перескакивает на земной уровень, где толпы людей с искажёнными страхом лицами разлетаются во все стороны вместе с осколками фрагментов рухнувших великанов. Ужас, который в нарочито выгрезенных грёзах Джоанны был якобы предотвращён Джоном, там обернулся даже намного страшнее, чем она до сих пор его представляла. И впредь этот триллер служил ей спасительной иконой.