Прокол (сборник)
Шрифт:
— Тем лучше. Выходит, у меня на руках твоя лицензия, если уж там что, не дай бог…
— Да бог с тобой! Лицензия, патент, техпаспорт… Что еще? Руководство по эксплуатации?
— Думаю, не понадобится.
Ведь действительно — несерьезно. Или я и вправду засомневался?
— Ну что, карета подана? — она стоит в дверях. Светлое демисезонное пальто, подчеркивающее ее талию, прическа подправлена, сдержанно подкрашено лицо. Она резко изменилась. Я никогда ранее не пытался оценивать ее, как мужчина. Двое детей не испортили по-детски хрупкую фигуру и
Наступил решающий момент. Ошибиться нельзя — ни на йоту.
— Тронулись! — я встаю. — Жди жену к рассвету!
Она проникновенно уставилась на тебя. Надеется. Но ты же не подведешь, правда?
— Уходя уходите! — ты даешь отцовский завет на дорожку. — Хотелось бы знать, чем вы там, бедняжки Джонни, время убьете.
— Какая разница! Налагаю на себя обет вернуть твою девицу целой и невредимой.
— Вперед, орлы! — ты зачитываешь приговор. И некуда ей деться. Она опускается в кресло и вытягивает ноги.
— Я готова. Если б только нашелся, кто меня обул…
Ее ноги… Непонятный жест. Боюсь, что и для нее самой. Она, что же, полагает, что это противно — обуть ее? Или просто не знает, что это может быть и заманчиво?
— Множество кавалеров вертятся в простынях, бессонными ночами грезя о таком шансе, — я делаю мушкетерский поклон, опускаюсь на одно колено и натягиваю сапог, избегая прикосновения к тонкому чулку. Я опасаюсь почувствовать ее.
На пороге ты целуешь ее в щеку.
— Доброй ночи! И не делайте глупостей. Спите спокойно. Можно обнявшись.
— Может быть, все-таки вернуться? — ты все еще раздумываешь, подходя к калитке.
— Умным такое действие не назовешь, — я авторитетно поясняю: — Ты бы просто зря потеряла время. Твой уход и так никого не встревожил.
— Вот именно. Скажи откровенно: а почему он меня отпустил? — ты сжимаешь мне локоть, который я подал, выходя на улицу.
— Ну, например… А почему нет? Как ты это себе представляешь?
— Да, но…
— Никаких «но»! Мне поручено тебя развлекать. Этим я и займусь. И мне не простят, если не оправдаю доверия.
Такси долго ждать не приходится. Тем лучше. Долго таскаясь по улицам, ты бы протрезвела и снова начала бы колебаться. Кобеляться.
Вот мы и дома. Поднимаемся на четвертый этаж (тихонько, ибо ты остерегаешься встретить кого-нибудь, словно маркиза знатная). Отпираю дверь, и мы юркаем в прихожую.
В комнате открыто окно. Довольно прохладно.
— Располагайся! — я указываю на диван и забираю твое пальто. Ты присаживаешься на самый краешек, будто заскочила на минутку.
Врубаю проигрыватель и завожу Дассена. Знаю, что ты любишь. Закрываю окно, включаю электрокамин и удаляюсь на кухню.
Пять минут спустя являюсь с подносом. Кофе, ликер «Мокка», сигареты «More», печенья… Все, как у людей. В комнате уже стало милее. Сакраментально
— Так значит — за знакомство! — я поднимаю стаканчик. — Мы такие герои Ремарка. Только что встретились в ресторане… Потом зашли ко мне — утомленному жизнью холостяку.
— И дальше тоже все по Ремарку? — ты вновь стала кокетливой.
— Неизлечимая болезнь и смерть в конце? — я улыбаюсь, не сомневаясь, что совсем не то у тебя на уме: — Нет уж. Дальше сами придумаем.
Пригубив бокал, ты поджимаешь ноги на диване и укрываешь их подушкой. Затыкаю Дассена и хватаюсь за гитару.
— Я весь целиком в твоем распоряжении, — заявляю я с полной ответственностью. Должно же тебе нравиться, что кто-то хоть на миг твой. И не только он.
Задумчиво перебираю струны. Ты закуриваешь длинную, коричневую сигарету. Слыхал я, что случается такое, но видеть не приходилось. Пока вроде приступ бурных страстей нам не угрожает, зато хорошо посидим — это уж точно.
Время течет спокойно и мило. Говорим о нем. Было бы лучше не трогать его, ибо мысли о нем тебя беспокоят. Ты мучаешь себя в предчувствии завтрашнего утра и пребываешь в недоумении: как это он так спокойно пустил тебя ночью со мной. Ну и рассуждает женщина! Я, конечно, не Брюс Ли, но все же нормальный человек женщину ночью в Лесопарке спокойнее пустил бы со мной, чем без меня.
Ты твердо решила явиться домой с самого раннего утра. Пока он на работу не ушел. По-твоему, иначе он и на работу может не пойти, и что тогда будет! Сплошной кошмар, до чего ж можно человека не знать! Самое большое, что тебе угрожает — это его шуточки.
Ты ломаешь голову: действительно ли он спит? Рябчик! Мой друг дрыхнет, как сурок. Так и не пойму, кто же из нас с ним живет!
Тебе было бы лучше о нем не думать. Но нельзя то, что нельзя. Вот я и говорю нарочно о нем, постепенно переводя беседу на тебя.
Тобой овладевает ночное откровение. Ты рассказываешь, как много всего тебе в жизни не хватает. Нет, не о нем речь, конечно. Это было бы наипротивнейшее, что мы могли бы обсуждать. Тебе просто не хватает… Мало ли, чего. О нем только хорошее. Но с тоской. Ты так и не простила, что он тебя не удержал.
До чего ж вы рабские существа!
Хочется спрятать тебя за пазуху и не отдавать никому. Я сбросил маску Арлекино, сопровождающую меня всю жизнь. И ты уже не по-матерински всепростительна к шаловливому ловеласу, как до сих пор. Ты дитя, тоскующее по теплу. Но я воздерживаюсь излучать его. Мы сидим на диване — каждый у своей стены.
Болтаю о том, что хотел бы детей, да второй половиной судьба не наделила. Бывает, и меня преследуют приступы откровенности.
Ты умеешь находить слова утешения. Ты мила. Никогда не пожалею об этой ночи, о знакомстве с тобой. Хорошо, и все. Целомудренная романтика влечет больше, чем оргии.