Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)
Шрифт:
У перевоза через Москву-реку Ермолов нагнал часть войск, задержанных на мосту обозами и экипажами, толпившимися в страшном беспорядке. Пушечные выстрелы со стороны Москвы усиливали панику. Начальники, не зная об истинном замысле неприятеля, торопились и не могли переправить свои части. Из коляски, даже не решаясь подъехать к мосту, беспомощно взирал на это столпотворение лейб-медик Александра I баронет Виллие.
– Боже мой! – закричал он, завидя Ермолова, которого знал еще со времен Аустерлица. – Мы погибли! Мы все станем добычей французов!
– Успокойтесь, Яков Васильевич, – хладнокровно отвечал генерал. –
Он тотчас приказал командиру находившейся здесь конно-артиллерийской роты сняться с передков и обратить дула орудий на мост. Затем, шепнув офицеру, чтобы тот не заряжал пушки, Алексей Петрович выехал перед батареей и громовым голосом, перекрывающим шум и хаос, прокричал:
– Орудия картечью зарядить!.. По моей команде открыть огонь по обозам!..
Все смолкло, задние ряды перестали напирать, а сгрудившиеся на мосту принялись подавать назад.
– По мосту!.. – страшно проревел Ермолов.
И последние обозники, бросившись кто в реку, кто на берег, вмиг очистили мост.
Генерал тронул лошадь и подъехал к Виллие:
– Сэр Яков, прошу вас…
– О, человек великих способностей! – прошептал по-французски бледный лейб-медик, откидываясь на спинку коляски.
Вслед за войсками Ермолов переправился на другой берег и нашел Кутузова, сидевшего на скамеечке у ворот старообрядческого кладбища. Проходившие мимо него солдаты имели вид бодрый, ни на одном лице не приметил Ермолов следов отчаяния, но видел мрачное и сосредоточенное чувство мести. Видя главнокомандующего, солдаты переговаривались: «Несдобровать Наполеону на понедельничьем новоселье в Москве», «Обходим француза», «Война только начинается».
Ермолов доложил о выполнении отданного ему повеления; оба молча глядели на оставленный город, вчера полумиллионный, а сегодня опустошенный и покинутый жителями. Вдруг гулко прогремел взрыв, за ним – второй. Алексей Петрович вздрогнул, вспомнив слова Ростопчина, сказанные ему накануне. В набегающих сумерках все осветилось в той стороне, где лежала Москва. Над краем неба поднялась и зависла огромная черно-багровая туча дыма.
«Стыд поругания своего, – сказал себе Ермолов твердо, – Москва скроет в собственных развалинах и пепле…»
Глава четвертая
Возмездие
1
Маленькая деревушка Леташовка на старой Калужской дороге, вблизи Тарутина, на целых две недели сделалась военным центром России. Сюда приезжали со всех концов страны, чтобы убедиться, что русская армия готовится к новым сражениям, и предлагали свои услуги Кутузову. Откуда что явилось! Из Южной России к Тарутинскому лагерю везли всякие припасы. Среди биваков вдруг открылись лавки с разными предметами для военных людей и наладилась торговля. Крестьяне из ближних и дальних селений приезжали повидаться с оставшимися в живых родственниками и земляками. Крестьянки толпами ежедневно приходили с гостинцами в полки отыскивать мужей, сыновей, братьев и говорили:
– Только дай нам, батюшка, пики, то и мы пойдем на француза…
Казалось, вся Россия сходилась душой в Тарутинском лагере. Каждый истинный сын Отечества из самых отдаленных пределов стремился сюда, если не сам, то мыслью и сердцем, жертвуя зачастую последним своим достоянием.
Армия в
Он не сразу постиг стратегическую мудрость Кутузова, который искусным боковым движением обманул Наполеона и отсек французские войска от плодородных южных губерний России.
Сделав два перехода по Рязанской дороге, армия остановилась на сутки у Боровского перевоза через Москву-реку. Рассчитывая, что этих двух маршей будет достаточно, чтобы уверить неприятеля в движении русских к Коломне, за Оку, Кутузов повелел идти западнее, к Подольску, проселочной дорогой, прикрываясь рекою Пахрой. Кроме корпусных командиров, никто не знал настоящего направления; офицеры и солдаты истощались в догадках, рассуждая о намерениях светлейшего князя. Оставленному на месте отряду было приказано делать вид, будто вся армия отступает к Рязани.
5 сентября с рассветом войска двинулись двумя колоннами мимо опустелых селений и поздно вечером расположились на Тульской дороге у Подольска, при страшном зареве пожара московского, освещавшего весь небосклон. Густые облака, в которых отражался пламень Москвы, текли, как потоки лавы, по темной синеве неба.
Когда армия совершала боковое движение, арьергард под командой Милорадовича в назначенное время тоже пошел влево. На всех пересекаемых им дорогах Милорадович оставлял отряды с приказанием каждому из них не следовать уже за общим движением, а при появлении неприятеля отступать той дорогой, на которой находился. Мюрат, посланный Наполеоном, долго шел по Рязанскому тракту за двумя казачьими полками в уверенности, что перед ним главные силы Кутузова. Только в Бронницах, за Пахрой, король Неаполитанский понял свою ошибку и поворотил к Подольску.
Тем временем Кутузов, прибыв с войсками в Красную Пахру, немедленно велел конному отряду Дорохова идти на Можайскую дорогу для истребления французских транспортов и команд, двигавшихся к Москве. Набеги Дорохова были удачны: в течение недели он взял в плен до полутора тысяч человек и уничтожил парк в восемьдесят ящиков. Узнав о появлении русских в своем тылу, Наполеон спешно послал для очищения Можайской дороги сильный отряд, но Дорохов отступил так искусно, что, ретируясь, наголову разбил два эскадрона гвардейских драгун.
Кутузов намеревался собраться с силами, дать время разгореться народной и партизанской войне и в особенности, по любимому его выражению, «усыпить Наполеона в Москве». Никто не мог знать, что предпримет Наполеон, но Кутузов, развивая свой план, добивался военного перевеса сил над неприятелем. Русский полководец продолжал отступать по старой Калужской дороге, выигрывая время, усиливая свою армию и постепенно изматывая противника.
Великий его ум постиг характер и свойство Отечественной войны.