Промельк Беллы.Фрагменты книги
Шрифт:
Лучшее, что я видел в Америке, — это университетские городки, так называемые кампусы. Замечательные принципы устройства студенческой жизни. Студенты, свободные во всех своих проявлениях. То, как они лежат в коридорах с учебниками, всегда вызывало мое восхищение. С детства они растут без запретов и предрассудков и именно благодаря предоставленной свободе поведения вырабатывают меру своей ответственности перед обществом, сознательно изучают выбранные ими дисциплины, умело распределяют время между занятиями. Читать лекции для них было совершенным удовольствием.
Состав профессоров в Slavic department был чрезвычайно пестрым. Русский язык и литературу преподавали на одной кафедре слависты разных национальностей: голландец, афроамериканец, узкоглазый господин
Если не считать Маркова, русский язык преподавателей оставлял желать лучшего, но они своими стараниями восполняли нехватку знаний. Меня поразила тема диссертации Дина Уорса: он писал о русских суффиксах «оньк» и «еньк» и тратил огромное количество времени на изучение этой темы. Еще он интересовался древней русской письменностью и, когда я прочел с листа начало «Слова о полку Игореве»: «Не лепо ли ны бяшеть, братие» и т.д., Дин был совершенно потрясен и, я бы сказал, раздавлен, потому что сам он так произнести старые русские слова не мог.
Белла старалась внедрить понимание российской трагедии в наивные стриженые головы студентов, не допускавших самой возможности подобного в жизни. Я рассказывал о российском театре и режиссерах, с которыми мне приходилось работать, — Олеге Ефремове, Анатолии Эфросе, Борисе Покровском, и об искусстве музыкального театра — о балете и опере, о российских танцовщиках.
Первый срок нашего пребывания в Лос-Анджелесе был довольно коротким — три недели. Это оговаривалось с администрацией университета, потому что 18 мая должно было состояться вручение Белле диплома почетного члена American Academy and Institute of Arts and Letters. Мы должны были снова лететь в Нью-Йорк на три дня, а потом продолжить нашу работу в университете еще полтора месяца.
Все это время Дин Уорс, в доме которого мы жили, предоставлял нам свой старый, двенадцатилетнего возраста огромный автомобиль «линкольн континенталь», который я мгновенно освоил, и мы ездили с Беллой по всему Лос-Анджелесу и на занятия в университет. Надо было привыкнуть к движению на улицах и научиться сленгу автомобилистов. Все это было сложно. Но проникновение в американскую жизнь было безумно интересным и азартным.
После короткого времени, проведенного в университетском раю, нужно было лететь в Нью-Йорк. Мы вылетели 17 мая и снова остановились у Питера Спрэга. С некоторым удивлением я открыл для себя, что в доме существуют уже два housekeeper: Юлия и Эдуард Лимонов. Я был рад нашей встрече и тепло приветствовал их. На следующий день утром мы вместе со Светланой Харрис поехали в Академию.
Действительными членами Американской академии искусств и литературы являются наиболее известные деятели культуры Америки. Кроме того, существует категория почетных членов Академии. Почетными членами Академии избираются выдающиеся деятели культуры, не являющиеся гражданами США. Были избраны Марк Шагал, Хорхе Борхес, Хуан Миро, Пьер Нерви, Оскар Нимейер, Жорж Сименон и еще ряд выдающихся личностей, в том числе наши соотечественники Александр Солженицын, Андрей Вознесенский.
Дипломы о присвоении звания почетного академика вручаются на торжественной церемонии. Передо мной лежит программа церемонии с указанием последовательности процедуры.
Председателем был Жак Барзун. Выступив с короткой речью, он открыл церемонию. Затем секретарь Академии Ричард Уилбур представил соотечественников, получающих дипломы академиков в этом году. Все они выступили с короткими словами благодарности. Это были Элизабет Бишоп, Ховард Немеров, Джон Апдайк и Теннесси Уильямс. Для меня было большим удовольствием видеть и слышать этих замечательных людей.
Затем шло представление новых почетных членов Академии. Ими оказались Белла Ахмадулина, Клод Леви-Штраус, Андре Масон, Эудженио Монтале (лауреат Нобелевской премии), Жофредо Петрасси и Энтони Пауэлл.
Белла
Белла Ахмадулина является величайшей живущей женщиной-поэтом, возможно, более блестящей, чем любой из ее современников-мужчин. Она — наследница мантий Анны Ахматовой и Марины Цветаевой. Ее лиризм часто сравнивают с лиризмом Цветаевой, а ее образность — с образностью Пастернака, но она совершенно самостоятельна как поэт и выступает ни с кем не сравнимо от имени поколения, которое повзрослело за время, прошедшее после смерти Сталина.
После этого Белла вышла к микрофону, сказала несколько слов благодарности по-английски и получила диплом из рук Жака Барзуна. Конечно, я был счастлив находиться рядом с Беллой в этот момент. Все это время с нами был Гариссон Солсбери, действительный член Академии. Я думаю, что именно благодаря его инициативе Белла и стала почетным членом Академии. Мы все волновались и радовались. Вскоре торжественная процедура закончилась и начался банкет, который, несомненно, принес мне облегчение.
На следующий день, 19 мая, мы встретились с Иосифом Бродским и Мишей Барышниковым. Иосиф расспросил нас о пребывании в UCLA и практике преподавания. Его интересовала и процедура награждения Беллы дипломом Академии. Желая поздравить нас с этим событием, он преподнес нам две свои заветные для нас книжки. На книге «Часть речи», подаренной Белле, он написал:
Белле от Иосифа
Подруга дней вполне суровых, Прими мой пламенный привет, Плод настроений нездоровых И сердца горестных замет.Мне он подарил книгу «Конец прекрасной эпохи» с надписью:
Борису от Иосифа
Когда я думаю о Боре, О Боре, о его напоре, Когда я вспоминаю в США О милом Боре Мессерере, Волнуется моя душа, Как у того, кто жил греша, При первых звуках «Miserere».Белла, в свою очередь, сделала шутливую надпись на театральной программке Михаилу Барышникову:
Я академик и могу восславить Мишкину ногу!В последнюю встречу того периода, зная, что мы летим в Лос-Анджелес, а потом должны быть в Сан-Франциско, Иосиф дал нам телефон Чеслава Милоша, знаменитого польского поэта, будущего лауреата Нобелевской премии, эмигрировавшего во Францию еще в 1951 году, а с 60-го года преподававшего в Калифорнийском университете. Иосиф сказал, что это его близкий друг и нам будет взаимно интересно познакомиться. И еще дал телефон своего друга Томаса Венцловы, прекрасного литовского поэта, который в это время по приглашению профессора Милоша читал лекции в Беркли. Томас входил в литовскую Хельсинкскую группу и подвергался у себя на родине преследованиям. Он вынужден был уехать и не хотел возвращаться обратно. Мы с Томасом знали друг друга заочно и надеялись на встречу.