Промежуточный человек
Шрифт:
Все в сложнейшем производственном механизме вертелось, как хорошо подогнанные шестерни. Каждая была на своем месте и четко, безотказно выполняла свою функцию. Все катилось как по маслу, масло было чистым и прозрачным, как слеза.
Диспетчер даже посоветовала нам выписать счет и оплатить все заранее — в бухгалтерии обед начинается на полчаса раньше, из-за чего может выйти задержка. А ведь надо обязательно успеть… Вернулся из кассы Виктор Аркадьевич довольный, каким бывает только человек, дела которого идут хорошо. Все продвигалось как бы само. Даже предвиделось и предусматривалось, что свидетельствовало о высшем классе.
До двенадцати мы были совершенно свободны. Но уходить с автоцентра не имело смысла —
Мне нужны были разъяснения. Для начала я хотел знать, кто такой Петя.
Я напомнил Сватову про наш с Дубровиным визит на тарно-ремонтное предприятие. Когда там все буксовало. А ведь и туда мы пришли хоть и по объявлению, но не с улицы. Не кто-нибудь звонил начальнику, а заместитель министра. Отчего же в результатах такая разница? Кто может быть выше заместителя министра? Может быть, Петя — министр? Но почему тогда для всех он Петя…
— При чем тут это? — остановил меня Сватов. Он уже готов был объяснять. — С этим я давно завязал. Но начнем по порядку…
Настроен он был философски. Сегодня для него — особенный день: как бы подведение итогов. Перед началом нового этапа, как он представлял себе приобретение недвижимости.
— Убедился ли ты, — начал он, — в том, что система работает? Да, в ней много промежуточных звеньев, тут с Дубровиным нельзя не согласиться. Даже, пожалуй, слишком много… Но обойти их — нельзя. Здесь наш доцент глубоко ошибается. Глубоко и безнадежно.
Система отношений, по мнению Дубровина, должна была работать приблизительно так.
Во главе угла стоит потребитель. Он платит и заказывает музыку. Платит не за абстрактную деятельность, а за результат, за то, что он получит в обмен на плату. Платит работнику, который ремонтирует ему автомобиль, чистит костюм или чинит ботинки. Этот работник является и производителем и потребителем одновременно. По отношению к Дубровину он производитель. По отношению к приемщице или диспетчеру — потребитель. Как потребитель он рассчитывается с ними за услуги, которые они ему оказывают. Например, за то, что связывают его с Дубровиным. Связывают, а не разделяют. Получая от исполнителя, он платит, в свою очередь, снабженцу, который поставляет запчасти или материал, а тот, в свою очередь, поставщику. И так далее…
Выстраивается цепочка заинтересованности и зависимости от Дубровина как потребителя, который, по сути, платит всем.
На личный интерес, на эту зависимость все нанизывается, как на шампур.
«Разумеется, все расчеты не обязательно проводить непосредственно, — говорил Дубровин. — Главное, чтобы сохранилась суть. Вместо промежуточных звеньев — посреднические. И зависимые».
Любому Федьке в этой схеме места не находилось. Промежуточность исключалась.
Но такая простая (по мнению Дубровина) цепочка упрямо не приживалась. Федька в ней сам находил себе место. И активно мешал всякому возникновению прямых связей. Не случайно Федька (в данном случае конкретный Федор Архипович) так обеспокоен был знакомством Анны Васильевны с новым директором совхоза. Как только между ними возникали прямые взаимоотношения, сразу обнаруживалась его, Федькина, в Ути ненужность.
Дубровин придумал, как ему казалось, простой способ избавиться от зависимости Федьки. В первую же встречу с новым директором Птицыным он предложил тому создать в Ути общественную конюшню. Где крестьяне бы держали в складчину несколько лошадей. По очереди бы за ними смотрели, по очереди и пользовались, вместо того чтобы идти на поклон к Федьке.
Сватов утопический идеализм Дубровина высмеивал. На его взгляд, это было дремучим непониманием сути происходящего. «Это все уже было, — говорил он, — в
— Нельзя, чтобы самовольно брать, — разглагольствовал Федька, как всегда выступая радетелем за порядок. — Даровое развращает. И за деньги — тоже нельзя.
Если можно просто заплатить и взять, зачем тогда он, Федька?
Он же в распределителях!
Создать на селе комбинат хозяйственных услуг, как предлагал Дубровин, совершенствуя и развивая свою утопическую идею с конюшней, тоже, конечно, можно. Там и мини-тракторы можно выдавать напрокат, и прочую технику, и продавать семена, удобрения…
Но это все теоретически.
А практически сразу возникнет Федька. Приемщиком, администратором, начальником — не важно. Ничего производить Федька не будет, потому что производить он не умеет и не хочет. Ему это и не надо. Но, ничего не производя, он должен был бы остаться при своем жаловании, при том, что ему пожаловали. А ему этого мало. Жить Федька предпочитает хорошо. К тому же он боится утратить свою значительность и незаменимость. Чтобы этого не произошло, он организует контору, на все наложит лапу, установит очередь. Точно так же, как он ее устанавливает везде. В химчистке он, например, установил срок выполнения заказов в десять дней — даже на то, что можно сделать за две минуты. На что нужно десять дней? На прохождение штанами штатов. Федька сразу создаст целый штатный аппарат — из себе подобных, который все будет волочить. И жить при этом. Создавать очередь и пользоваться признательностью тех, кому он позволит эту очередь миновать.
— Таким образом, — продолжал за Дубровина его рассуждения Сватов, — цепочка нахлебников всегда стремится к разрастанию. Этому способствует интерес «Федьки сверху», которому нужен аппарат, чтобы было кем руководить, и не меньший интерес «Федьки снизу», которому нужно место под солнцем.
Интересы, таким образом, сходятся. А дело? Дело здесь ни при чем. Дело от этого только проигрывает. Потому что на каждом участке промежуточности Федькой создаются тормоза.
Это походило на правду. Занимаясь проблемами управления сельским хозяйством, я подобное не однажды наблюдал. И даже писал о том, что за двадцать лет с начала шестидесятых годов управленческий аппарат в сельском хозяйстве, например, Эстонии, вырос более чем в десять раз, при росте продукции далеко не столь значительном. «Раньше, — рассказывал мне бывший заместитель министра сельского хозяйства этой маленькой северной республики, — если ко мне приходил председатель колхоза и просил выделить ему сотню тысяч штук кирпича для непланового, но чрезвычайно важного для успеха производства объекта, я накладывал резолюцию на его письмо, и он отправлялся за кирпичом. Теперь я могу только помочь ему связаться с одним из ведомств, возникших за эти годы, — без всякой гарантии, что это принесет успех. Еще, будучи человеком честным, я могу ему посоветовать больше ко мне не ходить, а обращаться в новое ведомство самому…»
Идеальная схема «по Дубровину» упорно не выстраивалась. И нашему доценту от кибернетики ничего не оставалось, как избрать средством преодоления обходной маневр. Всегда, когда это представлялось возможным, он стремился расплачиваться непосредственно, минуя промежуточные звенья. Платить тому же сапожнику, минуя приемщицу.
Не без некоторого самодовольства он называл это «прямым выходом на исполнителя».
Здесь Сватов — не кто-нибудь, а именно Виктор Аркадьевич Сватов — Дубровина обличал.