Промежуточный человек
Шрифт:
— Это же безнравственно. И неэтично, — говорил он, как бы возвращая Дубровину его же упреки. — Получать то, что другим недоступно. Ты можешь проникнуть на спецавтоцентр, исхитрившись и обойдя диспетчера, но каждый — не может. И к сапожнику напрямую далеко не каждый может пройти. Не говоря уже о том, что каждому не хватит кожи на набойки и деталей для ремонта генератора. Личной заначки не может хватить для всех.
Кроме всего, утверждал Сватов, на пути такого обходного маневра нас обязательно и неизбежно подстерегает Федька. Он давно поставил исполнителя от себя в зависимость, всячески мешая появлению прямых связей,
И первый рычаг здесь, прекрасно понятый Федькой, — это очередь, это создание дефицита.
— Дефицит, — утверждал Сватов, — Федьке нужен как воздух.
Рабочий может отремонтировать генератор Дубровину и набить ему набойки. Но запчастей и сырья у него нет, кроме сэкономленной мелочи. Но это — на два-три таких настырных клиента, как Дубровин. Если бы рабочий мог купить необходимое ему на складе, Федька опять-таки был бы не нужен…
К одиннадцати часам мы спустились в цех, посмотреть, как продвигаются наши дела. Раздатка уже стояла на своем месте.
— Одна-единственная. Из гарантийного фонда, — сказал я, невольно любуясь, как ладно новенький узел был прилажен.
Потрепанное днище машины от его присутствия ожило, как бюст пожилой дамы, украшенный сверкающей брошью.
— Кто это вам наплел? — грубовато усмехнулся слесарь. — Сколько меняем — всегда единственная, всегда последняя и всегда только вам. Сколько раздаток, столько и начальников. У каждого свой лимит и свой неприкосновенный фонд. Вот и дурят головы…
Сватов смотрел на меня торжествующе. А я, мол, тебе что говорил? Его-то никто не дурачил. Раздатку ему поставили, а из какого фонда — ему это все равно.
— Вот так, — сказал он. — Генератор починить Дубровин может. А вот раздатку поменять ему слабо. Хочешь не хочешь, но надо идти на поклон. Ботинки он подбить может, а вот дом перестроить?..
В чем суть? Таким вопросом задался Дубровин, видя реальность и пытаясь ее осмыслить.
Суть оказалась в том, что идеальная цепочка заинтересованности на практике прерывалась и разваливалась. Жизнь диспетчера спецавтоцентра никак не зависит от того, получит ли Дубровин свою машину отремонтированной или вытолкнутой за ворота. Ибо получает он за работу, а не за ее результат. «Работа, как известно, — говорил Дубровин, — совершается и при торможении. Но пользы производству такая работа не приносит».
Этим выводом Дубровин и ограничился.
А Сватов от него оттолкнулся, чтобы пойти дальше.
Его всегда больше занимала практическая жизнь, то есть сфера распределения. Здесь-то всякое умное торможение как раз приносит любому Федьке вполне ощутимую пользу.
И сразу увидел Сватов, что в промежуточной сфере Федька очень даже зависим. Он становится зависимым сразу, как только ему удается свою промежуточность осуществить, все к себе повернуть, на все наложить лапу. Будучи распределителем, создать дефицит. Создать очередь — в магазине, в ресторане, в гостинице, в химчистке, на производстве…
И дать возможность Виктору Сватову ее обойти.
Почему именно Виктору Сватову, а не мне и не Дубровину?
Мы вернулись к началу разговора.
Почему звонок заместителя министра на
— Да потому, что ничего для начальника этот звонок не значил. И заместитель министра от вас просто отмахнулся. Если бы он и действительно хотел вам помочь, если бы ему это было нужно лично, он не стал бы звонить начальнику. Он нашел бы… Петю.
Тут я вспомнил свой поход в один из высоких кабинетов. Знакомый председатель колхоза просил протолкнуть одно исключительно важное для колхоза дело.
Выслушав просьбу и поняв, что выполнить ее нужно, хозяин кабинета вызвал своего заместителя и спросил:
— Слушай, у нас на мебельной фабрике… — речь шла о срочном заказе на мебель для только что отстроенной по индивидуальному проекту образцово-показательной колхозной конторы, — кто-нибудь есть?
Вопрос этот меня ошарашил. Фабрика была в их системе, подчинялась им, можно сказать, непосредственно. Простого распоряжения, резолюции на письме, как мне казалось, было достаточно. За резолюцией, собственно, я и шел, уверенный, что стоит только чуть подтолкнуть дело…
Искать «своего человека», находясь на таком уровне?! Я был в недоумении.
Сейчас Сватов мое недоумение разъяснил:
— Руководитель твой просто был реалистом. Из двух путей он выбрал единственно перспективный. И самый простой. Он мог наложить визу, мог приказать и потребовать исполнения. Спустить распоряжение по инстанциям.
Но послать резолюцию по инстанциям — значит пустить дело на самотек. Довериться целой цепочке промежуточных звеньев, где ничего, кроме раздражения, всякое распоряжение о внеочередности вызвать не может. Очередь ведь всех здесь как раз и кормит. С какой же стати кто-то должен ее обойти?
Конечно, руководитель может потребовать исполнения. Он может устроить разнос, вызвать на ковер, выступить на совещании. Все это будет придавать делу какой-то импульс. Но очень скоро он будет затухать, в волоките вязнуть. Не говоря уже об ответных импульсах. Любой Федька сколько хочешь встречных аргументов выдвинет, доказывая невозможность дело сделать. И он будет при этом неуязвим, потому что всякое внеочередное распоряжение обязательно противоречит множеству очередных задач и его прямых по службе обязанностей, которые Федька и без того не выполняет, ссылаясь на множество объективных обстоятельств. Поручить ему новое дело — значит попасть от него в зависимость, потому что спросить с него потом за план, например, будет трудно. У Федьки ведь еще и память есть. Впадать от него в зависимость никто не рвется…
— Но все это, — увлеченно говорил Сватов, — только если твоего руководителя не интересует результат… Когда, собираясь в театр, ты обнаруживаешь, что супруга куда-то задевала твой галстук, ты можешь устроить скандал, она тебе ответит. Ей всегда есть что тебе возразить, хотя бы потому, что свой галстук ты и сам мог бы положить на место… Скандал разгорается, но галстук вы при этом не ищете.
Если бы он вам был нужен, вы бы молча и быстро его нашли… Когда нам что-нибудь действительно нужно, мы не качаем права и не ищем повода выпустить пар. Мы не создаем себе трудности, а подчиняемся реальности.