Промежуточный человек
Шрифт:
Но оказалось, до поры. Не прошло и года, как образ Кукевича всплыл в его сознании.
Петр Васильевич Кукевич говорил руководителям областных и районных служб, собравшимся в его новом, просторном, недавно оборудованном в полном соответствии с образом руководителя солидной фирмы кабинете, о задачах, поставленных перед их организацией. Поставленных и… стоящих.
Он говорил о грандиозности задач. Из кабинета (Сватов специально задержался в тамбуре, прислушиваясь) доносилось:
— …на
— Черт! — прошептал Сватов, оборачиваясь ко мне. — Похоже, что он продолжает с того самого места, на котором мы остановились год назад…
Увидев нас, Петр Васильевич, стоявший у стола, замолчал. Кивнув, он жестом предложил располагаться. И, указывая сразу обеими руками в нашу сторону, продолжил, как человек, неожиданно столкнувшийся с еще одним, новым подтверждением своих мыслей:
— Вот видите…
Наш визит, таким образом, становился подтверждением грандиозности задач.
Сватова это не смутило. В кабинете Кукевича он никогда не был, но чувствовал себя здесь свободно. Пройдя вперед к самому столу, он уселся сам и подвинул стул мне. Мы сразу оказались как бы в президиуме.
— Таким образом, решением вышестоящих органов, — Кукевич поднял со стола увесистую пачку бумаг, — мы оказываемся на самом гребне. И мы должны направить все усилия на решение ответственной задачи, которая на нас возложена…
В таком духе взывал к энтузиазму подчиненных Кукевич еще минут двадцать.
Подчиненные молча впитывали и, казалось, раздавались, набухали, образовывая сплошную и глухую к увещеваниям массу.
— А я и говорил, не надо было высовываться, — прошептал на ухо один заместитель другому, но так, что всем было слышно. — Кто больше везет, на того и возлагают.
— Сейчас товарищ из киноискусства, — объявил Кукевич, — поделится с нами своими соображениями.
Сватов делился соображениями щедро. До чего же при этом он был красив! До чего возвышен! Как обаятелен и обстоятелен! Какие виражи, какие взлеты и перепады мысли он себе позволял, какие тирады обрушивал на собравшихся, сначала как кипятком их поливая, потом окатывая как из ведра, потом накрывая волной! Как тихо ниспадал его голос, обращая бурный поток в тонюсенький ручеек журчания! Как снова вскипал, взрывался, как распалялся, как воодушевлял! К каким выводам подводил!..
— Таким образом мы пришли с вами к выводу, что положение надо не просто менять, а менять в целом. И сделать это можем только мы. И мы должны это сделать. Уже — пора!
Сватов закончил и замолчал. Посмотрел в окно, куда вот уже несколько минут все украдкой поглядывали. За окном нетерпеливо пофыркивал автобус, подогнанный, как всегда, точно по графику.
— Пора обедать, — вздохнул грузный мужчина. Судя по степенности, с какой он устроился по правую руку от Кукевича, — главный инженер. — Костя
Кукевич посмотрел на часы.
— Елки зеленые, — сказал он, — вот засовещались… Ну, вы езжайте. А я с товарищами вас догоню.
И все оживились, засуетились, потянулись к выходу, аккуратно расставляя стулья, чтобы не задеть кожаную обивку стен.
— Они не потянут, — вздохнул Кукевич, когда мы остались втроем. — Вот уже год скоро, как я с ними воюю. Не хотят и не могут. Не та, говорят, специфика. А может, и ладно пока? — Кукевич посмотрел на Сватова, ища сочувствия. — Никто ведь и не вспоминает…
— С тебя спросят, — сказал Сватов беспощадно. Одному ему известная роль, в которой он здесь появился, позволила ему перейти на «ты». Получилось это, впрочем, вполне естественно. — Пройдет еще полгода, пусть даже год, но с тебя спросят. Возникнет критическая ситуация, снова какая-нибудь проверка. А что ты им скажешь? Собраниями и совещаниями не отвертишься. Даже приказами и постановлениями. — Сватов листал размноженное на ротапринте постановление коллегии министерства. — Это-то ты понимаешь?
Кукевич понимал. Но что он мог?
— Мы вот тут набросали программу. Фронт работ, можно сказать, прикинули… Если делать все, что надо, дороговато выходит.
— Интересно, что вы там насчитали? — спросил Сватов.
Петр Васильевич сглотнул слюну, будто проглотил ириску.
— Семьдесят круглых.
— Семьдесят миллионов? — доуточнил я.
— Семьдесят миллиардов, — обиделся Кукевич.
— А ваш годовой объем на сегодня? — поинтересовался я.
— Тринадцать миллионов. Если удвоим, будет двадцать шесть.
— Таким образом, — засмеялся Сватов, — чтобы осуществить намеченную программу, — он приостановился, прикидывая, — им нужно около… двухсот пятидесяти лет.
— Двести шестьдесят девять, — сказал Кукевич, — если быть точными. С небольшим хвостиком…
— Вот тебе проблема, — обернулся ко мне Сватов, — вот тебе живой материал, который сам лезет из чернильницы. Садись и пиши.
Кукевич вздрогнул.
— Может, не надо? — спросил он жалостливо.
— Да ты не волнуйся, это я так, для примера, — успокоил его Сватов.
— Что же нам делать? — спросил Кукевич озабоченно, ероша свой ежик.
Что делать — знал Виктор Сватов. Недаром же он сюда пришел.
Для начала ему нужна была пилорама…
Кукевич сразу оживился. Было видно, как от этой практической задачи в нем зашевелилась мысль. Пилорам он мог достать хоть сотню. Две он уже достал. На всякий случай. Он много чего достал на всякий случай. И вообще самое главное за этот год сделал — добился планового снабжения сельских коммунхозов, причем снабжения «отдельной строкой». Этим он обеспечил себе независимость.