Пронзающие небо

Щербинин Дмитрий Владимирович

Совсем незадолго до этого, Дубрав почувствовал, что силы покидают его, но вот теперь, рядом с ребятами воспрянул, и говорил:

— Вы сейчас бегите вон по той просеке… Ну а я, сколь смогу — буду их сдерживать.

— Никуда мы от вас не уйдём… — всхлипнула Оля.

— Солнышко, пойми — вы мне только мешать будете. Бегите, да не сворачивайте — я потом вас сыщу…

Время на дальнейшие разговоры не было: сжималось тёмно-серое кольцо, безжалостно светили голодные глазищи. Вот старец метнул в ту сторону, где продиралась через чащобу узенькая, старая, вся перекрытая ветвями просека, и там волков обуяло безумие, они

расступились, и первым в образовавшийся проём бросился Жар — огненный пёс сбил какого-то, прорвавшегося сбоку волчищу, и они, яростно скрежеща клыками, покатились по земле — впрочем клубок почти сразу же и распался: волчище остался лежать, истекать кровью, а Жар бросился дальше, за ребятами.

Отбежали они шагов на тридцать, и тут по стволам замелькали серебристые блики — обернулись — Дубрав стоял на месте, руки же его были подняты над головой, и пылало между его ладоней такое же серебристое пламя, каким уже сиял в эту ночь отважный Крак. И волки, зачарованные этим пламенем, смертоубийственно завывая, толкаясь, грызясь со всех сторон, громадную массой наступали на Старца…

И снова стремительный бег… Хотя было уже не так темно, как в глухую ночь, но всё равно — почти ничего они не видели, слёзы их глаза застилали. Вначале ещё серебрились стволы, но всё тише и тише этот свет становился — вот позади раздался страшный вопль, и не понять было: человек то кричит, или же зверь…

И тут ледяной вал захлестнул Алёшино сердце, вырвал он свою руку из Олиной, в сторону бросился — сквозь скрежещущие зубы прорывалось:

— Зачем же жив остался?! Зачем людям столько страдания несу…

Ещё несколько мгновений этой исступлённого бега, и тут с разбега налетел на какую-то ель, да так и обхватил ее руками:

— Что же это! — горестно воскликнул он, — Я потерялся… где я сейчас? В лесу… кто за мной гонится — волки, люди… недавно думал про Чунга, лежал на холодном камнем и вот, надо же — теперь уже в совсем другом месте…

Его сзади обняла Ольга, тело ее сотрясали рыдания:

— Алешенька!

— У к черту твою жалость! — выкрикнул Алеша, и вновь вырвавшись от нее, бросился куда-то не разбирая дороги.

…Кончилось тем, что он полетел в какой-то глубокий овраг и, кубарем прокатившись по заснеженному склону, головой ударился о корягу…

Тьма закружилась, вновь он возвращался в Мёртвый мир, но собрав все силы, смог еще приподняться и рывком выдрать из снега корягу и приподняв ее голосом безумным прокричал:

— Вот тебя я и возьму с собой! Тобой и разрушу те камни!

Прокричав так, он рухнул в снег…

* * *

Отдаленный треск раздирающий привычную тишь мертвого мира…

"— Уходил ли я отсюда" — проносилось в голове Алеши — "Что это было… какие-то факелы, беготня через лес… крики, падение… что это было — безумное ведение — нет, нет! Мертвый мир — это безумие, а там было что-то настоящее, такое… такое!" — его забил лихорадочный озноб, что-то больно закололо его руки… он вскочил, посмотрел и вскрикнул от неожиданности — в руках он сжимал ледяную форму которая в точности повторяла корягу. Она жгла холодом его руки и он выронил ее и коряга с оглушительным звоном разбилась о черный камень. Алеше показалось, что эти острые осколки впиваются ему в уши и он вновь заорал, сжав кулаки:

— Сколько можно мерзнуть, сколько можно леденеть! Холод,

холод… да верните же мне мои сны! Верните же сны! Проклятье! Черт!

И он с диким остервенением бросился на черную иглу, которая появилась на том месте, где пропал Чунг.

— Проклятье! — Алеша со всей силы ударил по ней кулаком, разбил его в кровь, но даже не почувствовал боли, так же со всей силы ударил ногой и поскользнувшись упал на спину.

И это падение словно бы поставило точку в его буйстве. Состояние у него было такое, что хотелось плакать, но слез не было.

Он полежал некоторое время, глядя на недвижимое черноту в тридцати метрах над головой — уши его все еще болели от звука который издала ледяная дубина при своем падении.

Потом он поднялся и побрел к темному озеру лежащему у окончания каменного лабиринта. Он подошел к берегу и коснулся рукой черной поверхности, при этом в голове его витали такие мысли: "Сотрется так сотрется! Надоело к черту все!" Без удивления он понял, что это густая дымка зловещие прикосновение которой он мог чувствовать рукой. Он хотел выдернуть руку, потянул ее и тут ощутил, что черная поверхность держит ее в своих объятиях, тогда он потянул сильнее и вытянув немного ладонь увидел, что она облеплена теперь этой вязкой тьмой. Словно маленькие холодные щупальца обвивали его руку.

Он вскрикнул, и не подумав, уперся ногой в эту черноту, словно во что-то твердое, естественно, его нога сразу же была обкручена холодными щупальцами.

В следующий миг его резко рвануло вниз, и Алеша, коротко вскрикнув, начал погружение — да, несмотря на то что поверхность не была жидкой, он не падал, а именно погружался.

Алеша забарахтался, словно тонущий, но только запутался в этой вязкой тьме еще больше, словно муха в паутине.

Он боялся вдохнуть эту черноту в себя, боялся, что она разорвет своим холодом его грудь — уж он тужился, тужился, но наконец не выдержал и вздохнул и одновременно с этим его ноги коснулись твердой поверхности.

Несмотря на то что тьма ощутимо леденила его горло, он теперь дышал часто ибо то, что он вдыхал в себя было до омерзения душно. Подобное можно испытать если плотно закутаться под одеялом и долго лежать так не давая доступа воздуха из вне, только под одеялом тепло, на дне же мертвого моря было холодно.

Алеша сделал несколько шагов, которые дались ему с немалым трудом так как тьма, словно болотная трясина, обволакивала его…

Он остановился в нерешительности ибо ничего-ничего не было видно, тьма стояла кромешная, беззвездная ночь показалась бы светлым днем по сравнению с этой тьмой. Вот он поднял руку и с трудом, преодолевая сопротивление вязкой тьмы, поднес ее к самым глазам, и ничего, ничего не увидел.

— Вот попал. — проговорил он и не услышал своего голоса. "-Что — неужели я теперь призрак?!" — мелькнула паническая мысль. И он заорал громко:

— Помогите!!!

Орал то он громко, но не услышал даже слабого шепота — чернота поглощала все звуки.

— Ничего не видно, как же выбраться то отсюда, — проговорил он вслух; выставил перед собой руку и нащупал гладкую стену, которая под прямым углом поднималась вверх. И он прижался к холодной поверхности черного камня…

Судороги сводили его тело, жалобный крик поднимался откуда-то из глубин груди, где медленно, но неукротимо рос ледяной ком.