Пропасть глубиною в жизнь
Шрифт:
– На что пьем, мужики? – запросто сказал он, подсаживаясь к их столику.
– На заработанные, – глядя слегка посоловевшими глазами на подошедшего, непринужденно, насколько он мог это изобразить, ответил Гуря.
Он ответил сразу же, без раздумий, выбросив из себя эти слова, как пружина выбрасывает зловеще-привлекательного чертенка с красными рожками из коробки. Чувствовалось, что эту фразу ему приходится систематически вставлять в свою скудную речь, доведя ее употребление до автоматизма. Незнакомец ухмыльнулся и снова, вполне добродушно, поинтересовался:
– Местные?
– У-г-у, –
Незнакомец не отставал:
– Значит, аборигены. Ну, чем зарабатываете, аборигены? Горбом или башкой? А может, еще чем?
У аборигенов в тот момент, видимо, не нашлось заготовленного ответа или элементарно не хватило фантазии, чтобы достойно ответить назойливому незнакомцу, который, небось, одного только и хотел, чтобы упасть на хвост. Не дождавшись ответа, чужак снова насмешливо улыбнулся, опустил свою тяжелую руку на плечо Шнура и, вплотную приблизив к его лицу свое, издевательски предположил:
– Небось, по курятникам да погребам стариковским шнырите? Угадал?
Гуря хотел было подскочить с места, сразу же осадить нагловатого нахлебника, показать, кто тут местные, а кто заезжие («А ты кто такой? Тебе какое дело?»). Однако, повнимательнее измерив глазами плечи незнакомца, его широкие лоб и скулы, огромную ладонь, лежащую на плече кореша, который притих и слегка съежился, даже не пробуя освободиться от столь основательного груза, передумал.
Чужой, видя замешательство аборигенов, не стал продлевать интригу. Он всем телом повернулся к стоявшему за прилавком в своем неизменном темно-синем спортивном костюме Федору, отчего Шнур под весом его руки откинулся назад и чуть не слетел со стула, щелкнул пальцами, чтоб обратить внимание бармена, и негромко произнес:
– Слышь, братуха, нарисуй-ка нам на стол выпить чего-нибудь покрепче и поклевать.
Федор с готовностью кивнул головой. Он, в общем-то, привыкший к прошеным и непрошеным гостям, частенько посещавшим сие заведение, к пьяным разборкам, час от часу здесь происходившим, к прочим заковыкам и излишествам сельского «кафешного» бизнеса, при виде чужака напрягся не меньше, чем его подвыпившие посетители-земляки. Что-то внутри его, под кадыком, сразу же подсказало Федору, в случае чего, забыть о чувстве достоинства, не перечить, не возмущаться, вести себя смирно и услужливо.
Зато предложение незнакомца наоборот раскрепостило поначалу притихшего Шнура. Потирая ладони и потихонечку высвобождаясь от лежащей на плече руки незнакомца, он враз приободрился, выпрямился на стуле и расплылся в улыбке:
– В-о-о-т, это по-нашему! А кто платит?
Чужак лишь ухмыльнулся.
Федор проявил усердие. Буквально через мгновение он, поставив на стол бутылку водки и три бутерброда с колбасой, уже прятал в кармане смятую банкноту, небрежно брошенную чужим. Тот же, разлив алкоголь на троих, сразу взял стакан, который целиком утонул в его руке, и сиплым голосом произнес сакраментальную фразу «Ну, за знакомство».
Он
– Н-е-е-т. Так не годится. Как же можно пить за знакомство, если мы не знакомились.
– Вот именно, – икнув, поддержал его Шнур, тоже потянувшийся за стаканом.
Тихо, почти беззвучно засмеявшись, отчего его плечи пришли в волнообразное колебание, незнакомец застыл с протянутой вперед рукой и посмотрел сначала на Гурю, потом на Шнура. Покачав вниз-вверх головой и поджав губы, он согласился:
– Правильно говоришь. И что нам мешает?
– А ни-че-го не ме-ша-ет, – ехидно протянул Гуря. – Тебя, например, как зовут?
Плечи чужого снова пришли в волнообразное движение. Склонив на бок голову и слегка прищурив правый глаз, он ответил вопросом на вопрос:
– А как бы ты меня назвал?
Гуря замешкался и более внимательно, в упор, начал рассматривать загадочного собеседника. Шнур, раскрыв рот и слегка выпучив глаза, уставился на своего кореша.
– Вот как назовешь, так потом и звать будешь. Лады? – почувствовав затянувшуюся паузу и желая закончить процедуру знакомства, тут же предложил чужой, но уже больше тоном, с которым аборигенам захотелось согласиться.
Гуря сразу почувствовал это. Какое-то время он еще что-то соображал, не то с хитрецой, не то с растерянностью поочередно поглядывая на незнакомца и своего друга, а затем попытался рассуждать вслух:
– Ну, ты такой здоровенный… Что еще… Нет, ну, правда, настоящий амбал…
– Вот и договорились, – не дожидаясь следующих возможных вариантов своего прозвища и слегка хлопнув Гурю по плечу, заключил чужой. Он сам звякнул своим стаканом о стакан аборигена, затем залпом опрокинул его внутрь себя, сделав несколько громких глотков, после чего прислонил рукав кожаной куртки к носу и шумно вдохнул ее запах.
– Давай, не грей, – сказал он замешкавшемуся Гуре и перевел взгляд на Шнура, подмигнув ему:
– Надо переночевать.
Шнур услышал его слова, но сначала даже ухом не повел. В первую очередь он выпил. А вот уже затем то ли под действием опрокинутого внутрь стакана, то ли из чувства благодарности незнакомцу за неожиданно свалившееся на него угощение, он, к удивлению, оказался абсолютно готов к подобному вопросу, и, словно школьник, обрадовавшийся теме из зазубренного домашнего задания, не думая ни секунды, затараторил:
– Тьфу, какие вопросы. Нет проблем. У меня можно. Я с матерью живу. Она у меня лежачая. Ну, в смысле, болеет. А не хочешь в доме, в летней кухне ночуй. Летняя кухня за домом. Там кровать есть. Ну, не то чтобы такая уж кровать. Старенькая. Но спать можно. Только бы протопить слегонца…
– Спокойно, спокойно, дружище. Притормози, – тихонько прервал его Амбал. – Я понял, понял. Это ж я так, к слову. Вы вроде мужики ничего. Только до сих не представились. Мне вам что, тоже кликухи подыскать?