Пропасть глубиною в жизнь
Шрифт:
Как-то они таки попались, переполовинив содержимое погреба в одном из дворов соседнего села. Большую часть украденного припрятали в лесу, однако кусок сала и пару банок с огурцами прихватили с собой, на закуску. Ничего особенного, они частенько так делали. Кто бы тогда мог подумать, что именно эти проклятые банки, вернее, крышки с уже открытых банок, небрежно брошенные на пол в летней кухне, станут главным доказательством совершенной ими кражи.
Ближе к полуночи, когда Шнур и Гуря уже принялись отмечать столь удачно проведенную операцию, в дом, как гром среди ясного неба, нагрянул все тот же усатый
– Выпиваем? – иронично бросил Тарас Бульба, внезапно появившись в дверном проеме летней кухни.
– Отдыхаем, – поправил его Шнур, повернувшись к двери и откинувшись на противно заскрипевшем стуле.
– И закусываем? – все так же нарочито удивляясь, продолжил свою ироничную игру участковый. – Интересно, и чем же мы сегодня закусываем?
Гуря напрягся, но решил держать марку:
– Тем, что на огороде выращено непосильным трудом.
Еще не договорив до конца фразу, он тут же начал жалеть о сказанном, увидев, как на глазах суровеет лицо майора, сходятся к переносице брови, становится грозным его взгляд. Наблюдения подтвердили и металлические нотки в голосе Тараса Бульбы, отчего непринужденный вид Гури и так и не успевшая окрепнуть в нем бравада мгновенно испарились:
– На чьем?
Гуря почувствовал – назревает гроза – и попробовал включить дурака:
– Не понял?
– На чьем огороде, говорю?
– Ясное дело, на чьем.
Участковый больше не стал продолжать дискуссию. Всем своим видом он показывал, что шуточки закончились. Он посмотрел на гражданского с сумкой и молча кивнул ему. Тот сразу же выступил на несколько шагов вперед, встал посреди летней кухни и осмотрелся. Буквально спустя несколько секунд взгляд его упал на валявшуюся под столом металлическую крышку с недавно открытой банки. Гражданский поднял ее, повертел в руках и, улыбаясь, словно бы нашел какую-то раритетную вещь, воскликнул:
– Вот! Это именно то, что нужно!
Тут же, порывшись в своей сумке и достав из нее закаточный ключ и лупу, он начал внимательно осматривать то крышку, то сам ключ, что-то мурлыча себе под нос, затем посмотрел на Тараса Бульбу, улыбнулся и, утвердительно покачав головой, подытожил:
– Они.
– Точно? – чувствовалось, что майор сказал эти слова больше для убедительности, нежели что-то уточняя.
– Семеныч, обижаешь! Даю гарантию, что вывод экспертизы будет положительным.
– Ну, ты гений! – восхищенно произнес участковый, проведя рукой по своему могучему затылку. Его суровость вмиг исчезла, а на лице выросла широкая улыбка. На мгновение могло показаться, что сейчас в летней кухне никого, кроме них, нет и в помине, что они забыли о Гуре и Шнуре, и вообще о том, что стало причиной их появления здесь.
Изобразив на лице восхищение, Тарас Бульба поднял вверх указательный палец и торжественно произнес:
– Вот что значит криминалистика!
– Трасология!6 – уточнил человек в гражданском.
– Да какая разница! Трасология, не трасология! Это ж надо – догадаться с собой хозяйскую закатку взять!
– Так ведь…, – начал было гражданский, но, видимо, решив не спугнуть эмоциональный всплеск
Он, в отличие от Тараса Бульбы, всем своим видом показывал обыденность ситуации, по крайней мере, для него, а потому восторга участкового внешне никак не разделил. Дождавшись, пока чувства коллеги улягутся, он, абсолютно без пафоса, продолжил начатую ранее фразу:
– Так в том же и суть, Петрович. А иначе на хрен я здесь был бы нужен.
Словно искусный лицедей, участковый тут же сменил выражение на лице с восторженного на гневное и повернулся к сельчанам:
– Т-а-а-к!
Одного этого слова было достаточно, чтобы горе-воришки, так и не вкусившие полной мерой радость от сворованного, окончательно и бесповоротно потухли. Оно, это слово, словно тяжеленный многотонный якорь, вдруг с невероятной силой понесло Гурю и Шнура вниз, на самое-самое дно, откуда уже не увидать ни света, ни просвета.
– Т-а-а-к! – снова протяжно повторил Бульба и вынес свой вердикт: – Ну что, голуби. Полетали на воле – пора и честь знать. Собирайтесь!
– Вы чего, Семеныч…, – начал было Гуря и, приподнявшись, с нарисованным на лице раскаянием сделал шаг навстречу участковому, но тот аж зубами заскрипел:
– Что? Какой я тебе Семеныч, ворюга! Я тебе не Семеныч, а майор милиции Павленко. Виталий Семенович. Понял ты меня? Собирайтесь, говорю!
Гуря отступил назад и замолчал.
Участковый, видя замешательство и поникшие лица сельчан, малость поостыл и, усадив их перед собой, почти идеально изложил хронологию событий, связанных с кражей имущества граждан (так заковыристо и сказал: имущества граждан). Незнакомец же с сумкой все подносил к лампочке крышки, сравнивая бороздки на них с бороздками на закаточном ключе и при этом по несколько раз повторяя «Идентичны. Видишь-нет, идентичны».
Шнур не совсем понимал смысл слов, произносимых участковым и его спутником, незнакомцем в гражданском, однако очень хорошо сообразил, что на этот раз они с Гурей влипли, кажется, довольно серьезно.
Тогда горе-ворам откровенно повезло. Заинтригованные массой новых непонятных слов, аргументов против которых у них не оказалось, Гуря и Шнур без раздумий и компромиссов поспешили показать место, где спрятали украденное, и сами же под присмотром участкового вернули его хозяевам. Не считая, конечно, съеденного. Тогда обворованные хозяева просто пожалели Шнура. Как же мать одна без кормильца останется: хоть такой, да все-таки лучше, чем никакой. Да и не стоят какие-то злосчастные банки того, чтоб человек из-за них в тюрьму сел. Заявление у Семеныча они забрали – претензий не имеем. Однако участковый суровость на лице при виде воришек больше не менял.
– Ладно, голуби, коль так, то полетайте еще, – сказал он тогда. – Только знайте: если где какая кража или еще что, к одному и другому в первую очередь наведаюсь. И не дай Бог, что-то недоброе о вас услышу – пеняйте на себя. Это и есть мое последнее китайское предупреждение.
Амбал появился, что называется, именно тогда, когда фантазии Шнура и Гури просто-напросто начали иссякать. Еще помня о серьезном предупреждении участкового насчет краж и такого прочего, ничего более изощренного они придумать никак не могли, а образ жизни менять как-то не особо и хотелось.