Пропавшая сестра

Марр Эль

Он улыбается так, словно я только что усомнилась в существовании силы тяжести.

— Эта способность заключена где-то в коре головного мозга, в области, которая контролирует эмпатию, где-то в районе базальных ганглий, примерно там же, где формируется интуиция. С близнецами вообще связано много странного. Хотя, наверное, тебе сейчас трудно говорить об этом.

— Ну… Не знаю… Ничего трудного в этом для меня сейчас нет.

— Наука зашла в тупик, — продолжает он, рассеянно поглаживая татуировку на щиколотке. — Впрочем, наука постоянно в тупике, пока не случится

прорыв. Земля считалась плоской, пока кто-то не доказал, что она круглая… В периодической таблице сначала было шестьдесят химических элементов, а потом оказалось, что их вдвое больше… — Он делает паузу, ожидая возражений. — Мы постоянно стоим в одном шаге от разгадки последних тайн этого мира. Но на смену разгаданным тайнам тут же появляются новые.

Я согласно киваю.

— Давай посмотрим ее ежедневник.

Пока я просматриваю эссе о глобализации, Себ задумчиво стоит рядом. Он, несомненно, очень умен. И, конечно же, должен был разделять «хипповское» мировоззрение Анжелы, если она так долго терпела его рядом с собой. Сверхспособности близнецов, блин…

Листая от конца к началу восемнадцатимесячный ежедневник Анжелы, я получаю в итоге слепок ее жизни в Париже. Дни в конце июня пусты, за исключением одного, содержащего круг с номером пятьдесят восемь внутри, и нескольких еженедельно повторяющихся заметок. В январе появляются имена новых знакомых, в декабре даты сдачи зачетов чередуются со встречами в барах. Один квадратик в ежедневнике разрисован свечами и звездами.

— Кто такой Нур? — спрашиваю я у Себа. — В августе Анжела ходила к нему на день рождения.

Себ качает головой.

— Понятия не имею. Но можно попытаться найти его или ее. Нур может быть и мужчиной, и женщиной.

У меня вырывается глубокий вздох. Я ничего здесь не понимаю…

— Ну а где все личные вещи Анжелы? Мобильный телефон, паспорт, кошелек?

— Нету. Наверняка они были у нее при себе, когда все это произошло. Может, они в полиции. Спроси у инспектора.

Себ складывает в аккуратную стопку разбросанные на столе бумаги.

Вполне логично, что полиция не сообщила ему никаких подробностей дела. Он ведь не родственник. Может, просто выуживает у меня информацию?

Он отвечает выжидающим взглядом, а затем усмехается, будто прочитав мои мысли.

— Я работаю в Парижском историческом архиве. Пытаюсь применять неврологию в археологии для изучения найденных останков. Мы с Анжелой как раз и познакомились, когда я делал презентацию одного из таких проектов.

Я возвращаюсь к ежедневнику и почти пустому июню. Некоторые люди знакомятся в кафе или онлайн. Но только не моя романтическая сестра. Ей обязательно нужно это сделать в каком-нибудь мрачном холодном склепе, прижавшись к возлюбленному, чтобы согреть его тело своим теплом.

Зеленая кожаная обложка мягко трется о мои сухие пальцы. Четверг, 28 июня, обведен толстым маркером. Это за день до стрельбы в Сорбонне. Я перелистываю на май. Все четверги обведены. Апрель — то же самое. И дальше вплоть до августа каждый четверг обведен жирной чертой. На нескольких страницах в первых строках

написана фраза «Barriere d’Enfer».

— Как это перевести? — Я присаживаюсь рядом с Себом, который перебирает разбросанные по полу вещи.

— Так называется вход в катакомбы Парижа.

— И что это означает?

Себастьян оскаливается рядом острых зубов.

— Врата ада.

По моей коже бегут мурашки. Может, он шутит? Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из французской истории, в голове мелькают кадры каких-то французских фильмов, которые мы смотрели вместе с Анжелой в детстве… Разве может существовать такое жуткое название в столь романтическом месте, как Париж?! Что особенно неприятно, Себ, кажется, наслаждается моим ужасом. Его улыбка становится все шире. Он что, издевается?

— Шейна, ты что?

— Мне кажется, ты меня обманываешь. Это точный перевод?

Себ поднимается, выпрямляясь во весь рост. Его фигура заслоняет свет настольной лампы.

— Шейна, это дословный перевод. Некоторые называют его Порталом. Хочешь посмотреть?

Моя верхняя губа начинает предательски дрожать.

— Зачем это надо?

— Потому что это тема диссертации Анжелы. Она изучала городское планирование двенадцатого века и роль парижских катакомб во Второй мировой войне.

Он сохраняет невозмутимое выражение лица, но я чувствую, что ему не нравится мое недоверие.

— Попробую угадать, — говорю я, — это название катакомбам дали нацисты во время оккупации?

— Нет, ничего подобного, — усмехается он. — Я завтра покажу, хочешь?

Я пытаюсь поменять тему разговора и сосредотачиваюсь на обведенных жирными кругами четвергах. Но ведь то, что он предлагает увидеть, связано с темой диссертации Анжелы, так что отказываться глупо.

— Хочу, — говорю я и успокаиваю себя мыслью, что эта экскурсия поможет быстрее разгадать смысл этой ужасной головоломки. А может, сестра просто бросила Себа и подалась во все тяжкие?

Подняв глаза, я вижу, что губы Себа сжаты в прямую линию. Руки скрещены на груди.

— Анжела совсем ничего обо мне не рассказывала?

Я уже думаю, не выпрыгнуть ли в окно…

— Н-ничего…

— Шейна, я знаю, что не идеал. — Он вздыхает и опускает взгляд, как будто только что выдал великое откровение. — Но я любил твою сестру и сейчас пытаюсь помочь. Я уже несколько раз разговаривал с инспектором Валентином и сотрудниками его отдела. Ведь Анжела и мне была единственным родным человеком.

Меня охватывает негодование — как он смеет сравнивать себя со мной! Ну да, у него хреновые отношения с отцом, а еще он смертельно разругался с кузеном. Бедняжка, блин!..

— Нас со старшим братом воспитывали бабушка с дедушкой. Они умерли, когда мне было двадцать. Батист погиб в Афганистане четыре года назад.

Его лицо выражает неподдельную скорбь. Пытаюсь примирить свою готовность открыться ему с сообщением на доске. «Не верь никому». Себ тупо уставился в пол. Большим пальцем пытается стереть слезу, бегущую по щеке. Я не знаю, чью сторону выбрать.