Пропавшая сестра
Шрифт:
— То, что проституция — древнейшая профессия?
— А есть что-то интересное в истории проституции в Париже?
Зачем Анжела заставила меня пойти в бордель?
Нур пристально смотрит на меня, вероятно, осознавая, насколько я не похожа на свою сестру.
— Последний расцвет этого бизнеса пришелся на период Второй мировой войны, — осторожно начинает она. — Во время оккупации нацисты активно посещали бордели. Но после окончания войны власти записали всех проституток в предатели. Никому и в голову не пришло опросить этих женщин, чтобы узнать какие-нибудь тайны их клиентов.
Я
— Думаю, у них и сегодня есть что рассказать о своих клиентах.
Нур качает головой.
— Бордели были объявлены вне закона несколько десятилетий назад. Сейчас проституция законом не запрещена, штрафуют только клиентов, но публичных домов не осталось. А почему ты спрашиваешь?
Я пристально смотрю на нее, обдумывая ответ. Чем дольше я молчу, тем более тревожным становится ее взгляд.
— Нашла кое-что в записях Анжелы. Так что… В общем, просто пытаюсь соединить разные факты.
— Ну, это просто, — говорит она, оживляясь. — Анжела писала диссертацию о катакомбах, верно? Дело в том, что раньше в них можно было спуститься чуть не из каждого публичного дома. Под землей находился черный рынок, и бордели были его основной частью. А потайные ходы позволяли мужчинам легко ускользать от своих жен. Нур закатывает глаза к позолоченному потолку. Мое дыхание становится прерывистым, когда я вспоминаю последние дни и особенно часы. Круглый металлический люк у меня под ногами у входа в бордель.
— Помнишь Хьюго? — продолжает Нур. — Он одержим историей Парижа. Если хочешь узнать подробности всего этого, обратись к нему. К тому же у него не такой сумасшедший график, как у меня. Запуск «Богемы» пожирает все мое свободное время. — Она криво улыбается.
Ее предложение поднимает в моей голове целый ураган мыслей. Еще один гид?! Воспоминание о моих предыдущих проводниках и всём, что с ними связано, не дает мне согласиться сразу. У меня и так осталось немного времени, а согласовывать свои планы еще с кем-то — это значит тратить его впустую. Нет уж, лучше я сама. Да и чем этот неизвестный мне Хьюго лучше, чем уже знакомый Жан-Люк?
— Спасибо, но, наверное, уже не остается времени. Я уезжаю в воскресенье вечером.
Она пожимает плечами, засунув руки в карманы.
— Ну, если ты вдруг передумаешь, его по пятницам можно найти в клубе… В этом, как его?.. Он диджеит там с восьми до одиннадцати, перед началом главного представления… О! Чуть не забыла. — С этими словами она исчезает в кассе.
Через несколько секунд она возвращается, роясь в сумочке. Достает оттуда листовку и что-то царапает на обороте.
— Вуаля. Вот номер Хьюго и твоя записка.
Я беру флаер и вопросительно смотрю на Нур.
— Моя записка?
Нур склоняет голову набок.
— На обороте. Это ведь твоя записка? Твой «ду-ту лист»? Вернее, «ту-ду» [50] . Ну, в общем, ты поняла.
Я переворачиваю листок. На нем от руки написан список.
Приехать в Париж. Увидеться50
Список дел.
— Спасибо, но это не мое.
Нур, морщит лоб.
— Я нашла это под дверью после того, как ты ушла. Пошла в магазин за продуктами и обнаружила под ковриком. Если это не твой, то чей же?
С трудом вспоминаю, что было во вторник. За последние три дня произошло так много всего, что мне не помешало бы просмотреть краткое содержание предыдущих серий, как после долгого перерыва в сериале. Кажется, от Нур я сразу же помчалась в полицейский участок.
— Не знаю, я…
И я вижу: в левом нижнем углу листка на нашем тайном языке написано «помоги». Слово криво накарябано простым карандашом не то на коленке, не то у стены.
Нур похлопывает меня по руке, с тревогой глядя на меня.
— Шейна, что с тобой? Ты сильно побледнела.
Я вижу ее руку на своей, но не чувствую, словно она прикасается к кому-то другому. Мне трудно дышать. Я не писала этой записки. Поехала в полицейский участок, потом в университет, потом на Монмартр и еще раз обыскала квартиру Анжелы, но нигде не брала листовок или буклетов, хотя автобусные остановки и завалены ими. Все утро прошло как в тумане, ведь именно в тот день я решила задержаться в Париже, но не настолько, чтобы написать в бессознательном состоянии целый список.
— А когда ты это нашла? — спрашиваю я. — Я имею в виду, в котором часу? Это еще был день или уже вечер?
— Наверное, через несколько часов после того, как ты ушла. Около полудня.
— В коридоре было что-нибудь необычное? Еще какие-нибудь бумаги? Может, ты кого-нибудь встретила?
Я хочу, чтобы Нур вспомнила все подробности, вплоть до температуры на улице и цвета неба. Может, она слышала звук шагов? Может, она видела вдалеке на улице кого-то похожего на меня? Я хочу задать ей тысячу вопросов, потому что… Кроме Анжелы никто больше не мог оставить эту записку под ковриком Нур. Другого варианта нет. Моя сестра жива. И она знает, что я была у Нур.
На меня обрушивается поток эмоций, меня душат слезы радости. Я пытаюсь отдышаться, чтобы ослабить комок, сдавливающий мое горло. В моем сознании взрывается целый фейерверк бенгальских огней. Я боюсь посмотреть в лицо Нур, чтобы не выдать себя. Анжела…
— Все будет хорошо, Шейна. Ничего странного я тогда больше не заметила. Но это вполне нормально, что, будучи в таком состоянии, ты что-то могла и забыть. Все будет в порядке, дорогуша.
Нур гладит меня по плечу, а потом выводит на площадь перед оперой, освещенную уличными фонарями и заполненную толпами людей. Десятки дверей и сотни мест, где можно спрятаться. Этот город — настоящий лабиринт скрытых возможностей, и какой-то из этих возможностей воспользовалась моя сестра. Она жива.