Пропавшее ущелье
Шрифт:
Первым нарушил его Полынов.
— Будьте мужественны, может быть, и случится еще чудо… — сказал он. — Вы намного моложе меня, вам можно надеяться. Но пусть этот разговор останется между нами, обещайте мне… Дорого иногда приходится расплачиваться детям за ошибки отцов…
Михаилу стало жаль человека, сидящего напротив него с опущенной головой.
— У вас есть семья? — вдруг спросил Полынов.
— Нет.
— Родители?
— Никого нет. Они погибли во время войны.
— Войны? — удивился Александр Иванович. — Простите, сколько же вам лет?
— Исполнилось двадцать семь.
— Неужели война продолжалась так долго? — удивился он.
Щербаков понял Полынова.
— Вы говорите о войне 1914 года. Но была еще вторая война, — пояснил он.
— Вторая?
— Да. И тоже с Германией.
— Значит, первая окончилась ничем?
Михаил улыбнулся и ответил:
— Я бы этого не сказал. Для многих она окончилась плачевно, так же, как и вторая.
Щербаков очень коротко поведал Полынову о том, что произошло на земле за последние годы: о революции в России, о Ленине, партии большевиков, о строительстве новой жизни в Советской России, второй мировой войне, победе над германским фашизмом и нынешней жизни Советского Союза. Полынов слушал, как зачарованный.
Когда Щербаков умолк, Александр Иванович вскочил, принялся взволнованно ходить по кабинету.
— Боже мой, — несколько раз повторил он, — боже мой…
Потом Полынов подбежал к столу.
— Значит, трудился я не напрасно, — почти крикнул он. — Милостивый государь, — торжественным тоном обратился Александр Иванович к Щербакову, беря со стола большую стопу исписанной бумаги, — вот здесь — результат моего многолетнего труда и мои записи о богатствах ущелья. Вам, человеку сегодняшней России, я отдаю все это. В своих работах я высказал немало, как мне кажется, полезного для медицины, для геологии, для всех людей.
Забывшись, Полынов говорил и говорил, как может говорить, должно быть, человек, истомившийся по интересному собеседнику. Михаил хорошо понимал старика, столько лет не видевшего никого, кроме своего сына!.. Александр Иванович говорил о редких металлах и проблемах долголетия, все занимавшей его… Коснувшись этой темы, он горячо сказал:
— Природой дано человеку жить минимум двести лет! Не думайте, что это бред выжившего из ума врача. Я это обстоятельно доказываю вот тут, в своих трудах.
Полынов показал Щербакову и другие записи — об ущелье и его великих богатствах.
Старый врач как-то сразу оборвал рассказ, вернувшись, очевидно, к действительности. Глаза, только что сиявшие огнем, потухли. Он обернулся к столу, положил на него рукописи. И тогда Щербаков спросил:
— Александр Иванович, что же случилось? Неужели из ущелья нет выхода?
ОБВАЛ
Полынов поднял на Михаила глаза. Лицо Александра Ивановича стало очень серьезным, даже строгим. То, что он рассказал, глубоко взволновало Щербакова.
…Первые два года молодая чета Полыновых проживала в ущелье счастливо. Они даже не замечали, как летели дни. Оба были поглощены хлопотами по устройству дома, который Александр Иванович строил сам. На третий год Полынов стал замечать, что молодая женщина затосковала. Правда, она ничего не говорила, никогда ему не жаловалась, но угадать ее душевное состояние было
Да и сам он словно раздвоился. Ему было хорошо здесь. Рядом с любимым человеком он мог спокойно работать, перечитывать захваченные с собой книги. Необыкновенный климат ущелья, — мягкий, не знающий резких перемен температуры, отлично укреплял здоровье. Но все чаще мысли Александра Ивановича возвращались к родному городу, к людям, которых он оставил…
И Полынов понял, что надо возвращаться, что, укрывшись в ущелье, уйдя от жизни, от народа, он совершил тяжкую ошибку, Александр Иванович решил, что летом, когда на перевале растает снег, они двинутся в обратный путь.
Однажды Полынов стал советоваться с Марией Афанасьевной. Молодая женщина пытливо посмотрела на мужа:
— Ты этого хочешь не только ради меня?
— Нет, это и мое желание. В конце концов, нельзя уйти от жизненных невзгод и борьбы. И может быть, в этом и состоит смысл жизни? Если хочешь знать, я не могу простить себе того, что сделал. Человек вне народа ничего не представляет.
И добавил ласково:
— Тем более, что рядом со мной ты…
Ему захотелось поделиться с женой самыми сокровенными мыслями.
— Да, я хочу бороться, — продолжал Александр Иванович. — Я знаю, что это будет нелегко, но я готов. Я имею в виду не только медицинскую деятельность, нельзя быть спокойным наблюдателем, когда войны уносят миллионы цветущих жизней, когда голод, болезни, изнурительный труд преждевременно сводят человека в могилу. Нельзя, чтобы богатства и все блага жизни принадлежали ничтожной кучке людей, а остальные лишь имели право на них работать. Все это вопиющая несправедливость, и я хочу об этом открыто заявить.
Молодая женщина испугалась.
— Тебя снова будут преследовать.
— Пусть… За свои убеждения не страшно пострадать, и я готов ко всему.
Мария Афанасьевна невольно залюбовалась мужем.
— Я буду с тобой, что бы ни случилось.
Полынов поцеловал жену.
— Я знаю…
Теперь они жили мыслями о возвращении, готовились к нему.
В ущелье не было зимы, в общепринятом ее понимании. Даже в январе температура воздуха была значительно выше нуля. Но Полынов знал, в горах в это время бушевала непогода и крутили метели. Лишь далекие вершины никогда не меняли своей окраски, круглый год они серебрились. Перевал, находившийся значительно ниже горных вершин, зимой пройти было невозможно. Лишь весной он начинал сереть, покрывался темными ссадинами и обычно к концу мая освобождался от снега.
Полынов ежедневно наблюдал за всеми переменами на перевале. В первых числах июня они, наконец, собрались в обратный путь.
Отправиться решили налегке, предполагая в будущем вновь побывать здесь.
И вот все приготовления были закончены, вещи упакованы.
Накануне дня отъезда спать легли пораньше. Но Александр Иванович никак не мог уснуть. Несколько раз он поднимался и выходил на воздух. Небо все не светлело. Было душно и тихо. По временам в листве начинал шелестеть дождь, но это было обычным явлением. Осадки, особенно летом, почти ежедневно выпадали в ущелье. Чувствуя, что он все равно не заснет, Полынов зажег лампу и, взяв книгу, уселся на веранде в кресле.