Пропавшие без вести

Злобин Степан Павлович

— Ты что? — спросил Трудников.

Иван рассказал о пропаже. Алтаец крутнул головой.

— Скажи спасибо, что не задушили! А барахло — черт с ним! Владимир Ильич говорил, что при коммунизме нужники будем из золота строить, а тут тебе не коммунизм. Тут такое…

— Да, тут «такое»! — машинально повторил Балашов, не в силах смириться с пропажей.

Целый день он был сам не свой. Ведь кто-то украл его мечту о свободе. Украл свободу! Свободу!!

Иван не мог разговаривать, не мог ни о чем думать.

После работы он лег на нары, закрыл глаза, но сон не сходил к нему. Он готов был по-детски плакать…

Викентий возвратился в барак только после ужина, в темноте, сопя, забрался на нары.

— Куда ты на целый день пропадал? — спросил его Трудников. — Без тебя веселее как-то было и воздух чище!

— Перехожу к поварам, — торжественно сообщил Жамов. — Земляка на кухне нашел. На работу взяли. Вот и я получил свои «честные трудодни», — сказал он, в темноте прихлопнув ладонью, по котелку. — Беритесь за ложки, ребята. Слышишь, сосед? Юноша, слышишь? Иди насыщайся! — подергав за край шинели, позвал он Ивана, по-прежнему убитого пропажей часов.

Балашов вдруг все понял: его свободу украл сосед…

— Отдай часы! — зашипел он и, как на пружине вскочив, крепко схватил Викентия за руку. Тот словно не понял:

— Чего? Чего? Что «отдай»?

— Часы отдавай, часы! — прохрипел Балашов.

— Тю-тю, брат, тю-тю, землячок! Часы немец на фронте отнял, — простодушно сказал Викентий.

— Мои отдавай! Ты украл! — крикнул на весь барак Балашов.

— Украл?! Я?! Ты сбесился! — воскликнул Викентий. — Ты кому говоришь?! По себе рассуждаешь, шпана?! Сопляк! Идиот! Мальчишка!..

Иван не заметил и после не помнил, как пальцы его впились в горло Жамова. Полный поварского супа котелок Викентия опрокинулся с верхних нар на кирпичный пол. Балашов навалился на вора всем телом, чувствуя на своем лице его судорожное, прерывистое дыхание.

— Спасите! Спасите! — хрипел Викентий, извиваясь всем телом.

В темноте чьи-то крепкие руки встряхнули за шиворот Балашова. Он отпустил противника.

— Тебе что, еще сотни плетей не хватило до смерти? Забьют! — тихо сказал алтаец. — Дурак… За такую вошь себя погубить! Плюнь в глаза ему, да и все…

Балашов наконец понял, что часов ему все равно не вернуть. Горькая покорность бессилия охватила его. Он умолк.

Кто-то из «нижних жильцов», ползая по полу, подбирал в пригоршни с кирпичей пролитую из котелка Викентия густую поварскую «экстру» и жадно прятал в свой котелок картофель и мясо, торопясь, пока никто не заметил его «богатства».

— Убил бы такого — не жалко. В повара попал. Этот будет сосать нашу кровь. По речам слыхать! — подал голос один из ближних соседей.

— Слышишь, эй, повар! Если парню часов не отдашь, в уборной утопим! Не отдашь — тогда не ходи оправляться, — подхватил другой снизу.

Викентий,

который до этого плакал и жаловался, вдруг умолк, сделав вид, что заснул.

…История с часами не кончилась на их исчезновении. Среднего размера золотые часы с монограммой из мелких и малоценных алмазиков приобрели в рассказах необычайные размеры и баснословную ценность.

Переводчик «форлагеря» принес Балашову новую гимнастерку, брюки и крепкие сапоги, уверяя, что делает это не из корысти…

Но в тот момент, когда Иван собрался переодеть свою рвань, в барак опять ворвался подчиненный Бронислава, чтобы изгнать незваного гостя.

И вдруг в барак явился стройный красавец с безукоризненной военной выправкой, в щегольской фуражке пограничника, с двумя лейтенантскими «кубарями» на петлицах новенькой диагоналевой гимнастерки, в высоких хромовых сапогах и с охотничьим арапником, оправленным в козью ножку.

— А ну-ка, где тут у вас Балашов? — громко и весело спросил он с порога.

— Я Балашов, — отозвался тот сверху.

— Я не сорока — порхать под крышу. Слезай.

Иван спустился, еще не зная, кто его новый гость.

— Во-он ты какой!.. Ну, давай познакомимся. Дмитрий Шиков, — сказал гость, подав тонкую крепкую руку. — Слыхал?

— Нет, не слышал.

— Напрасно! — задетый, ответил Шиков. — А в армии фамилию командира дивизии знал?

— Еще бы!

— И в плену должен знать старшего русского коменданта деревянных и каменных. Подо мной, брат, четыре отдельных лагеря ходят, и всем хозяин! У меня вас не меньше корпуса… Шутишь! — хвастливо сказал он. — Ну как жизнь? — Он присел на скамейку.

— Ничего… спасибо, — бормотнул Иван, уже догадываясь, что означает появление нового гостя…

Шиков усмехнулся, ловко сбивая кончиком арапника налипшую грязь с сапога.

— Обули, одели и кормят?! Хвалю! С таким характером не пропадешь, братишка! — сказал он, подняв густые собольи брови.

Как и ждал Балашов, на пороге возник Бронислав, но на этот раз весь его вид выражал радушие:

— Дмитрий Андреич, почтение! К земляку?!

— Кой он черт мне земляк! — не вставая, воскликнул Шиков. — Ты из Ростова разве? — спросил он Ивана.

— Я из Москвы…

— Ну, все равно… Все нашей, советской земли! — сказал Шиков и подмигнул живым карим глазом.

— Дмитрий Андреич, вы бы ко мне в барак. Мы и его туда же позвали бы… Что вам тут! — хлопотал Бронислав непривычно приветливым тоном.

— А тут что, не люди разве?! Мы все одинаково пленные! — возразил Шиков. — Как, ребята, вас тут Бронислав обижает? — вдруг спросил он громко, обращаясь разом ко всем в секции.

— Да ни! Вин добрый пан: батожить и мордуе усих, а кого и насмерть забивае, — послышался голос откуда-то с верхних нар.