Пропавший без вести
Шрифт:
Вместо этого, однако, главная кухарка сказала после непродолжительного раздумья, которое никто не осмеливался нарушить, – лишь часы в кабинете в подтверждение слов старшего распорядителя пробили полседьмого, а вместе с ними, секунда в секунду, это каждый знал, пробили все часы в огромном отеле, и их тяжелый двойной удар пронзил слух и душу, словно всколыхнув воздух судорогой великого нетерпения и гнева.
– Нет, Карл, нет и нет! Не стоит напрасно себя обманывать. Правое дело – оно и выглядит по-особому, а в твоем случае, должна признать, это совсем не так. Я могу и должна это сказать, ибо сама сюда пришла ради тебя и веря в тебя. Видишь, вот и Тереза молчит.
(Но она же не молчала, она плакала.)
Главная кухарка на секунду запнулась, словно приняв вдруг какое-то трудное решение, потом сказала:
– Карл, подойди-ка сюда.
И, когда он приблизился – старший распорядитель
– Вполне возможно, Карл, и ты, надеюсь, всерьез на это рассчитываешь, иначе я просто отказываюсь тебя понимать, вполне возможно, расследование и докажет твою правоту во всем до последней мелочи. Почему бы и нет? Может, ты и в самом деле здоровался с главным швейцаром. Тут я даже твердо тебе верю, знаю я, чего этот швейцар стоит, видишь, я и сейчас все еще вполне с тобой откровенна. Но подобные оправдания ничуть тебе не помогут. Господин распорядитель, чье умение разбираться в людях я за долгие годы нашего знакомства научилась ценить, он вообще самый надежный человек из всех, кого я знаю, ясно определил твою вину, и вина эта, на мой взгляд, неопровержима. Быть может, ты просто действовал необдуманно, но может, ты и вправду не тот, за кого я тебя принимала. И все же, – тут она прервалась, как бы сделав над собой усилие, и мельком оглянулась на швейцара и распорядителя, – и все же мне трудно пока что отвыкнуть от мысли, что ты, в сущности, добрый и порядочный мальчик.
– Госпожа главная кухарка! Госпожа главная кухарка! – окликнул ее распорядитель, перехватив ее взгляд.
– Мы сейчас, – ответила та и заговорила еще быстрей: – Послушай, Карл, по тому, как мне видится это дело, я даже рада, что распорядитель не хочет затевать расследование, а захоти он его начать, я в твоих же интересах этого бы не допустила. Никто не должен знать, как и чем ты угощал этого человека, который, кстати, вовсе не один из твоих бывших товарищей, как ты уверяешь, ты ведь с ними напоследок рассорился, а теперь, выходит, одного из них вдруг решил потчевать. Так что это какой-то совсем другой знакомый, с которым ты по легкомыслию подружился ночью где-то в городской пивнушке. Но как ты мог, Карл, скрывать от меня все эти вещи? Если тебе, допустим, непереносима была обстановка в спальном зале, и по этой, в сущности, безобидной причине начались твои ночные похождения, почему ты мне ни слова об этом не сказал? Ты же знаешь, я хотела устроить тебя в отдельную комнату и лишь по твоим же настояниям от этого намерения отказалась. А теперь все выглядит так, будто ты нарочно предпочел спальный зал, тебе так было вольготнее! Но деньги-то свои ты хранил в моей кассе и чаевые каждую неделю мне приносил, откуда же, мальчик мой, скажи на милость, ты доставал деньги на все твои увеселения и где ты сейчас собирался раздобыть денег для твоего дружка? Ведь это все вещи, о которых я, по крайней мере сейчас, старшему распорядителю даже заикнуться боюсь, не то, чего доброго, расследование и впрямь неизбежно. Так что тебе надо обязательно из отеля уходить, и притом как можно скорей. Отправляйся прямо сейчас в пансион Бреннера, – ты там с Терезой уже много раз бывал, – и по этой вот рекомендации они тебя немедленно примут. – И главная кухарка, вынув из кармана блузки золотую авторучку, черкнула несколько строк на своей визитке, продолжая при этом говорить: – Чемодан твой я тебе сегодня же переправлю. Тереза, что же ты стоишь, беги в гардеробную лифтеров и собери его чемодан!
(Но Тереза все еще не трогалась с места, так ей хотелось теперь, вытерпев столько мучений, сполна насладиться и явным поворотом к лучшему, который принимало дело Карла благодаря доброте главной кухарки.)
Кто-то, не осмеливаясь войти, слегка приоткрыл дверь и тут же снова ее захлопнул. Очевидно, это был какой-то знак, относившийся к Джакомо, ибо тот сделал шаг вперед и произнес:
– Росман, мне велено кое-что тебе передать.
– Сейчас, – сказала главная кухарка и торопливо сунула в карман Карлу, который слушал ее, так и не подняв головы, свою визитную карточку. – Твои деньги пока что останутся у меня, ты знаешь, у меня они будут в сохранности. Сегодня посиди дома, обдумай все как следует, а завтра – сегодня у меня времени не будет, я и так слишком долго здесь задержалась, – я зайду к Бреннеру, и мы посмотрим, что для тебя можно сделать. В любом случае я тебя не брошу, говорю тебе об этом уже сегодня. О будущем своем не тревожься, тревожиться тебе надо скорее уж о недавнем прошлом.
С этими словами она
– Ты что же, совсем не рад, – спросила оставшаяся подле него Тереза, – что все так хорошо кончилось?
– Еще бы, – ответил ей Карл и улыбнулся, хотя совершенно не мог понять, с какой стати он должен радоваться тому, что его выгоняют, как воришку.
Глаза Терезы лучились неподдельной радостью, словно ей решительно все равно, совершил Карл преступление или нет, справедливо его обвинили или облыжно, главное – его отпускают на свободу, а уж с честью или с позором – не важно. И это Тереза, столь щепетильная на собственный счет, что, случалось, неделями переживала из-за какого-нибудь пустякового замечания главной кухарки, толкуя и перетолковывая его на все лады!
Карл с подвохом спросил:
– Ты чемодан мой сразу соберешь и отправишь?
И от изумления даже поневоле тряхнул головой – столь мгновенно разгадала Тереза его вопрос, так сразу и поверив, что в чемодане, должно быть, хранятся какие-то вещи, которые никто не должен увидеть, она даже не подумала поднять на него глаза, протянуть ему руку, только прошептала чуть слышно:
– Конечно, Карл, конечно, я сейчас же соберу чемодан.
И тотчас же убежала.
Тут и Джакомо не удержался и, взволнованный долгим ожиданием, громко выкрикнул:
– Росман, там внизу человек валяется и не дает себя вынести. Его хотели в больницу отправить, а он отбивается и кричит, ты, мол, никогда не допустишь, чтобы его в больницу запихнули. Надо, мол, нанять машину и отвезти его домой, а за машину ты заплатишь. Будешь платить?
– Ишь как он на тебя полагается, – заметил старший распорядитель.
Карл пожал плечами и отсчитал в ладонь Джакомо деньги.
– Больше у меня нет, – сказал он.
– А еще он спрашивает, поедешь ты с ним или нет? – спросил Джакомо, позвякивая мелочью.
– Не поедет, – отрезала главная кухарка.
– Итак, Росман, – решительно изрек старший распорядитель, даже не дожидаясь, пока Джакомо уйдет, – с этой минуты ты уволен. – Главный швейцар несколько раз важно кивнул, будто это его собственные слова, а распорядитель их лишь повторяет. – Причины твоего увольнения я даже не решаюсь назвать вслух, иначе мне пришлось бы тебя задержать. – Главный швейцар с подчеркнутой строгостью глянул на главную кухарку, мол, уж он-то прекрасно знает, кому обязан Карл столь незаслуженно мягким обхождением. – Отправляйся к Бессу, переоденься, сдай ему ливрею, после чего изволь немедленно – ты слышал, немедленно! – покинуть отель.
Главная кухарка, желая ободрить Карла, успокаивающе прикрыла глаза. Поклонившись на прощанье, Карл мельком успел заметить, что старший распорядитель как бы невзначай схватил ее руку и нежно перебирает в своей. Главный швейцар тяжелым шагом проводил Карла до двери, не дав тому ее закрыть, а, наоборот, попридержал, и все это лишь для того, чтобы крикнуть вслед:
– Через полминуты жду тебя внизу у главного входа и сам прослежу, как ты уйдешь, запомни!
Карл торопился что есть мочи, лишь бы избежать неприятной встречи у главного входа, но все шло куда медленнее, чем ему хотелось. Сперва он долго не мог найти Бесса, потому что было время завтрака и повсюду толпились люди, потом оказалось, что кто-то позаимствовал у Карла его старые брюки, и пришлось ему почти все вешалки у кроватей обыскивать, пока он наконец эти брюки не нашел, так что миновало, наверно, минут пять, прежде чем он появился у главного входа. Прямо перед ним как раз шествовала какая-то дама в сопровождении четверых спутников. Все они направлялись к большому лимузину, который их уже ждал и дверцу которого услужливый лакей держал нараспашку, широко отставив левую руку в сторону, что выглядело, конечно, необычайно торжественно. Но напрасно надеялся Карл незаметно прошмыгнуть в дверь, затесавшись в столь знатное общество. В тот же миг главный швейцар уже цапнул его за рукав и, буквально продернув его между двумя господами, перед которыми он еще успел извиниться, подтащил к себе.
– И это называется полминуты? – спросил он, искоса поглядывая на Карла, как смотрят обыкновенно на неисправные часы. – Ну-ка, пойдем, – сказал он затем и повел его в огромную швейцарскую, в которую Карла, по правде сказать, давно подмывало заглянуть хоть разок, но куда теперь, подталкиваемый швейцаром, он шел недоверчиво и с опаской. Уже в дверях он попытался было повернуть, отстранить швейцара и уйти.
– Нет-нет, тебе сюда, – сказал швейцар, хватая Карла за плечи.
– Но ведь я уже свободен, – запротестовал Карл, имея в виду, что теперь, когда он уволен, никто в отеле ему не указ.