Пропавший чиновник
Шрифт:
Не много удалось почерпнуть сыщику в 14-м отделе военного министерства. Не больше он добился и от других сотрудников отделения. Никто из коллег господина Амстеда не мог что–нибудь добавить к уже сказанному начальником отделения.
— Мы даже и за последнее время не замечали в поведении господина Амстеда ничего особенного. Он был всегда старателен и уравновешен. Никто из нас ничего плохого сказать о нем не может, — отметил секретарь Хаугорд.
— Господин Амстед был очень внимателен и предупредителен. Настоящий джентльмен. Способный и культурный человек! — сказала фрекен Лилиенфельдт.
Господин
В коричневом портфеле, который он в тот роковой день оставил в министерстве, не оказалось ничего, кроме утреннего выпуска газеты от 9 октября и маленькой пачки сигарет. Ни в ящике письменного стола, ни в шкафу не нашлось ничего, имеющего отношение к катастрофе. Там лежали исключительно деловые бумаги.
Собственную чашку господина Амстеда, фотографию его жены и сына предполагалось отослать вдове вместе с тростью и портфелем.
Единственное ценное сведение, которое удалось получить сыщику в красном доме, заключалось в том, что письмо, взволновавшее господина Амстеда и, очевидно, вызвавшее его поспешный уход, доставил ему посыльный из киоска.
Разыскать киоск, из которого было отправлено письмо, оказалось для полиции сравнительно легким делом. Это был киоск на Новой Королевской площади. Здесь полиции представили собственноручную расписку господина Амстеда в получении письма.
Киоскерша, дежурившая в тот знаменательный день, даже вспомнила, кто доставил письмо. Его принес маленький мальчик.
Это, конечно, мало прибавило к тому., что уже было известно. Ясно было, что не мальчик же являлся отправителем письма. По приметам он никак не походил на Лейфа. К тому же Лейф в это время был в школе. Повиди- мому, мальчик, сыгравший роль посыльного, случайно попался отправителю, который и поручил ему за известное вознаграждение доставить письмо в киоск, не желая быть узнанным.
Но кто же все–таки этот отправитель?
У молодого полицейского чиновника возникли на этот счет свои соображения. Но пока это были только догадки, которые он, естественно, предпочел до поры до времени не сообщать в полицейское управление.
12
Побывал сыщик и на улице Розенгаде, чтобы расспросить фру Меллер об ее жильце — исчезнувшем Михаэле Могенсене.
— М-да, что же можно сказать о нем? — произнесла фру Меллер. — Странный был субъект. По–своему, он, пожалуй, умнее многих других. Он читал тьму книг на разных языках. Когда–то он, наверное, был студентом, учился в университете. Но в голове у него как будто не все было в порядке.
В таком же духе высказался и владелец бара, когда его спросили, не знал ли он Михаэля Моген- сена.
— Могенсен? Человек он был не плохой. Благородный человек. Только у него как будто не все дома…,
— Не все дома?
— Ну, да. То есть, я хотел сказать, что у него ум за разум заходит. Он говорил такие чудные вещи. Зашел он как–то к нам в погребок купить газету и говорит: «Я хотел бы достать «Таймс». Есть у вас «Таймс»?» — «Нет, говорю, этой газеты у меня нет. А не устроит ли вас, господин Могенсен, «Афтенбладет»?» — «Пожалуй, если у вас нет ничего
— Много ли покупал Могенсен пива или других напитков в вашем баре?
— Он никогда ничего не брал. Это случилось только раз, перед самым его исчезновением. Чего он только не накупил в тот вечер! Пиво, водку, портвейн — целые батареи. А потом он устроил попойку в своей комнате, которую, снимал у фру Меллер. Обычно же Могенсен покупал у меня только газеты. Он и не курил совсем. А как вы полагаете, что могло с ним приключиться? Вы думаете, что это он взорвался на воздух на полигоне?
Ему не ответили. Полиция не гадает на кофейной гуще.
Фру Меллер показала сыщику комнату, которую снимал у нее Могенсен. Все в ней осталось в том виде, в каком оставил ее злополучный жилец.
— Да, здесь тесновато! — сказал сыщик.
— Тесновато? Что вы хотите этим сказать? Это за дятнадцать–то крон, которые он даже не уплатил мне! А за его свинский образ жизни я не в ответе. Он ни за что не позволял убирать здесь. Однажды, когда я как–то пришла помыть пол, Могенсен заявил: «Запрещаю вам, фру Меллер, самовольно вмешиваться в мою частную жизнь. Свою страсть к уборке вы можете удовлетворять сколько угодно у себя внизу. Я же попрошу оставить меня раз и навсегда в покое».
— Здесь даже и настоящей двери нет. Сквозь это решето любому постороннему все видно! — заметил сыщик.
— А вы что же хотите — за пятнадцать крон жить в роскоши?
— Что вы, что вы, конечно, нет. А мебели у него никакой не было? Где он спал?
— Комнату он снял без мебели. Я здесь ничего не трогала и не хочу за это отвечать. Могенсен спал на полу и подстилал под себя газеты. Портфель служил ему подушкой. Когда я поднималась со своей кухонной лампой на чердак, я не раз видела, что он так лежит. Через дверные щели все видно.
Полицейский чиновник обвел взглядом помещение. Одного унылого вида этой конуры достаточно было, чтобы навести на мысль о самоубийстве. Потолок нависал так низко, что здесь даже при желании нельзя было бы повеситься.
— Ну, знаете, вон тот угол с примусом выглядит прямо–таки угрожающе в пожарном отношении. Вы не соблюдаете установленных правил.
— Я за это не отвечаю. Я его предупреждала. «Если эта дрянь взорвется, — говорила я ему, — вы весь дом спалите». Но в комнате напротив дело обстоит еще похуже. Там спят ребята Ольсенов, и на ночь родители дают им е собой зажженную керосиновую лампу, так как дети боятся спать в темноте. Вот это действительно беззаконие. Сотни раз я повторяла это фру Ольсен. А что проку? «Ах, сойдет и так! — отвечает она. — Ведь еще ничего страшного не случилось!» — «Но когда–нибудь может случиться!» — говорю я ей.