Пропавший в чёрном городе
Шрифт:
– Умею.
– Набирай вон из ящика, под твоей кроватью, в кастрюлю, неси на общую кухню. Держи нож. Воду в ведре я захвачу, пошли. Кстати, воду мы таскаем из колодца, с улицы, по очереди, вернее, дежурный по комнате этим занимается. На двери график, видишь?
– Вижу.
– Нарисуй себя там в клеточках. Сумеешь?
– Конечно.
В два ножа картошка чистилась быстро.
Николай расстелил на полу старую немецкую газету, высыпал на неё мятые, тёмные картофелины, ополоснул из ведра кастрюлю, примерился, налил чистой воды.
– Бросай сюда.
Так же ловко, привычно, подкачал примус, чиркнул спичкой.
–
– А в бригаде вас много?
– Не особо. Нас собрали для инструментального цеха, на разные станки. Я, ещё Усаныч, ну, тот, второй, который тебя сейчас будил; Эрик, немец, мальчишка, толковый, недавно к нам прибился, работает, старается, бабушку и сестрёнку на свой заработок кормит. Есть ещё дядя Серёжа Пильков, он у нас самый старший, ему под пятьдесят, семейный. Был…
– Погибли?
– Дядя Серёжа до войны жил в Погаре, его мобилизовали на оборонный завод в Брянске. Когда немцы наступали, их город бомбили. Он в ту ночь на рытье противотанковых рвов был, вернулся утром, а вместо дома – головешки. Все погибли, он сам, своими руками, дочек и жену, горелых, из-под развалин доставал. Так что ты с ним про детей поосторожней, он эту тему до сих пор очень переживает…
Николай вытер о газету нож.
– Ну вот, готово, на всех хватит! Скоро будем ужинать.
Улыбнулся.
– А тебя, Мишка, каким ветром сюда занесло?
– Не занесло, я сам в Кёнигсберг приехал, по собственному желанию.
– Прямо сюда и ни в какое другое место?!
Николай ловко устроился на подоконнике, закурил.
– Да, так нужно было…
– Ладно, вижу, что дело серьёзное. Рассказывай.
Мишка двинул ногой табуретку, присел, тоже вытер руки куском газеты.
– Понимаешь, странно всё как-то получилось…
За окном стало уже совсем темно, шумел на кухне синим пламенем примус, всё вокруг них казалось действительно странным и необычным.
Николай притушил докуренную почти до конца папироску.
– Да, брат, дела… И как ты его, своего Славку, искать-то будешь? Город огромный, чужой, развалин куча, люди вокруг сплошь незнакомые.
– Работать буду, как только время появится, в комендатуру схожу, поспрашиваю, потом на кладбища пойду, в больницах буду узнавать… Не может же Славка пропасть просто так, безо всякого следа?!
– Не может, никак не может, согласен! И мы тебе помогать будем, всей бригадой вместе чего-нибудь грамотное придумаем. Истории ведь разные с людьми случаются, и у каждой обязательно есть своё правильное объяснение или окончание. Вот взять, например, нашего Усаныча… Простой, вроде, молодой парень, а такого с ним в жизни наприключалось, мама не горюй!
– Расскажи.
Николай тронул ножом картошку в кастрюле.
– Его фамилия – Усанов, Витька. Это мы здесь его Усанычем прозвали, для простоты обращения. Он немного старше тебя, в деревне жил. Свою историю он всего раз нам рассказывал, под настроение, а после всё, как обрезало, замолчал! В первые дни войны они, колхозники, гнали гурт скота по степи, немцы схватили их, отправили в лагерь, в Германию. Кто-то там пытался бежать, охранники расстреливали каждого пятого или десятого из тех, кто остался. Он несколько раз был и четвертым, и девятым… Потом бежал сам. Две недели Усаныч скитался
– Это ещё зачем?!
Мишка искренне удивился.
– В их газетах тогда писали, что все русские – черти, обязательно с рогами. Итальянские крестьяне этому верили. Потом Усаныч выждал момент, бежал от своего графа; какими-то путями, через Красный Крест, оказался в Иране. Видел там, как воюют американцы. Приходит им время обедать – вытаскивают ящик тушенки, консервов. Если какая-то банка погнутая, мятая, то отбрасывают в сторону; надорванная пачка галет – в канаву… Потом, под конец войны, вернули его в СССР. Опять в лагерь, хорошо, что не был солдатом, не военнопленным, а насильно угнанным. Разобрались, отпустили. Вспоминать Усаныч об этом не хочет, больше молчит, когда мы о жизни разговариваем. Он книжки любит читать, поэтому его койка у самого окна, чтобы свету дневного побольше было…
В комнате уже было шумно.
Под потолком горела небольшая лампочка, прикрытая сверху газетой.
Темноволосый подросток приставал к Усанычу, просил того пощупать ему бицепс, пожилой мужик лежал на дальней койке, улыбался, глядя на них.
– А это Мишка, наш новый токарь, знакомьтесь!
Николай легонько подтолкнул Мишку, с кастрюлей в руках, на середину комнаты.
Мальчишка подскочил первым.
– Здравствуй, товарищ Мишка! Меня звать Эрик! Я немец, я хочу много работать и стать совсем сильным!
Захохотал.
Дядя Серёжа тоже привстал с койки, чтобы пожать Мишке руку.
– Давайте за стол! Я есть хочу, сил нет!
Расселись на разные стулья, на табуретки.
Николай продолжал распоряжаться.
– Так, картошечка поспела! Коллектив, может, по такому случаю, за нового члена нашей бригады килечку помаслим?!
Мишка радостно спохватился, метнулся в угол.
– А у меня две банки тушёнки есть, мама на всякий случай мне в чемодан положила…
– Чего же ты молчишь, чудак-человек?! Доставай своё мясное богатство, пировать сейчас будем!
Николай рассказал всем Мишкину историю.
Дядя Серёжа покачал головой.
– А тельняшка на тебе чья? Вроде как великовата будет…
– Отцовская. Передал с фронта домой в Москву, с оказией, для меня. Он моряком был на Севере, под Мурманском погиб.
Помолчали.
Мужики картошку ели молча, без спешки брали хлеб.
Дядя Серёжа размял в своей миске три картофелины, полил их из банки с тушёнкой, достал оттуда ложкой небольшой кусочек мяса.