Пропавший в чёрном городе
Шрифт:
Мишка тоже улыбнулся, радуясь минутам беззаботного спокойствия.
За длинными столами из досок, на деревянных лавках люди размещались свободно, без церемоний. Николай здоровался со многими, перешучивался, подмигивал смешливым девчонкам. Хлеб был у каждого свой, по два куска, в руке.
Быстро и хорошо перекусили, выпили компот из сухофруктов.
– Я сейчас в отдел кадров загляну. Мне мастер разрешил, он знает!
– Давай. Ты только, Мишаня, не задерживайся там, а то мало ли что…
В
Всего через несколько шагов настроение испортилось, через порог Мишка перешагнул уже совсем уныло, не улыбаясь.
– Здравствуйте, Наталья Владимировна! Вы уже были на обеде? Или мне подождать?
– Ой! Здравствуй, Миша, здравствуй! Хорошо, что ты зашёл. А я уже управилась со своим обедом! Я всегда из дома с собой перекусить беру, так удобнее, а чай здесь пью. Тебя, Михаил, чайком угостить? Садись, садись, располагайся…
– Нет, нет, что вы?! Спасибо! Я только что из столовой, иду вот в цех. Про моего брата никаких известий нет?
– Нет, Михаил, пока нет. Ты присаживайся, пей чай…
Наталья Владимировна заботливо пододвинула Мишке стул.
– Запрос я о нём сделала. Позвонила с утра в комендатуру нашего городского района, официально, от имени нашего завода, как о направленном к нам по комсомольской путёвке. Письмо попозже подготовлю, подпишу у директора, отнесу им, чтобы зарегистрировали. Никаких сведений в комендатуре нет. Никто из местных жителей к ним по этому поводу тоже не обращался, нигде в городе такого парня не видели, не находили, не задерживали. В комендатуре хорошие офицеры служат, грамотные. Они быстро меня поняли, переспросили фамилию, имя, отчество, записали в дежурный журнал. Сказали, что обратят на этот факт особое внимание! Так что ты пока не переживай, жди. Понемногу привыкай к работе, а там и хорошие известия подоспеют, правильно ведь?
– Правильно. Спасибо вам…
– А как с бригадой, познакомился?
– Да. В цеху уже был, станок мне определили, рабочее место. С мастером поговорил. Всё хорошо, только резцов маловато…
– Ничего, ничего! Это сейчас полегче стало, а поначалу, в первую зиму, у нас на заводе настоящая нищета во всём была. Не хватало даже элементарных канцелярских принадлежностей и писчей бумаги! Приказы по заводу писались вручную на старых немецких бланках, на оберточной бумаге. Даже иногда на обратной стороне историй болезни из немецкой травматологической клиники! С кёнигсбергских фабрик, которые не сгорели, наши мужики привозили целые пачки фактурных счетов, однажды даже притащили мне целую коробку старых бумаг из какого-то важного архива института восточноевропейской экономики, во как! До сих пор то название помню…
Наталья Владимировна не сидела, даже чай допила стоя, полила герань на подоконнике, поправила цветные карандаши в стакане на столе.
– Людей поначалу тоже не хватало… Недостаток в квалифицированных кадрах испытывали все цеха. Рабочих, кто приезжал сюда, кого принимали на завод, наспех учили и тут же ставили за станки. Многие не имели ни достаточного опыта, ни сноровки, ни технических знаний. И вот таким малоквалифицированным кадрам приходилось работать на никудышном оборудовании! Рабочие допускали много брака, напрасно перегоняли дефицитный металл в стружку, давали поначалу крайне низкую выработку. Отдельные личности жаловались ещё, что дисциплина на заводе строгая, почти
Наталья Владимировна подняла вверх синий карандаш.
– Обстановка в Кёнигсберге пока ещё военная, сам понимаешь… За всеми видами деятельности на нашем заводе поддерживается строгий контроль и, в первую очередь, за хранением и состоянием технической документации. В случае потери чертежа, например, предусматривается, кроме административного наказания и общественного порицания, ещё и удержание стоимости чертежа с виновного.
Сейчас мы вводим всеобщую дисциплину, значительное внимание уделяется дисциплине труда. Директор завода, а он у нас подполковник, имеет право подвергать рабочих аресту, правда, с обязательным приводом на работу! Каждый такой невыход или прогул – трое суток ареста, вот так. Все наши оформленные рабочие допускаются на территорию завода по спецпропускам, утеря которых тоже наказывается.
– Наталья Владимировна, я вам принёс мои документы… Вот. Для оформления. Паспорт, прописка московская. Продовольственные карточки тоже оттуда, из дома; ребята сказали, что вы их можете здесь прикрепить. Правильно же?
– Да, да, всё правильно.
– А рабочие талоны тоже вы выдаёте? Ну, которые в заводскую столовую? А то меня ребята из бригады пока на свои кормят…
– И талоны тоже я оформляю. Сегодня к вечеру забеги сюда, я всё подготовлю, распишешься. Кстати, Михаил, тебе сколько полных лет?
– Шестнадцать.
– Совсем взрослый…
– Ну вот, пока вроде всё… Я пошёл в цех.
Мишка улыбнулся, потеребил чуб, комкая в руке кепку.
– А...., а вот те люди, которые с ломами и лопатами работают на дальнем здании, они кто? Я проходил сейчас, видел, что их солдаты с автоматами охраняют.
– Это пленные. У нас сейчас много вольнонаёмных немцев работает, они из города каждое утро сюда, на завод, приходят, и ещё пленные, на восстановлении цехов и зданий, развалины разбирают, землю роют. Их с комендатурским конвоем привозят, на грузовиках.
– А они, эти самые пленные, уже мирные или всё ещё враждебные? Я ведь их первый раз вижу!
– Мирные. Их в строгости охрана держит, да и они сами особо никак не проказничают, спокойно работают. Живут они в бараках за городом, кормят их нормально, нормы установлены хорошие, хлеба положено военнопленным по шестьсот граммов, дают рыбу, крупы. Двадцать граммов сахара в сутки, немного растительного масла. Мыло тоже, одежда. Ну, конечно, когда трудно, перебои с продуктами во всём городе случаются, то их пайку тоже урезают, недостающие продукты заменяют простым хлебом, но сознательно голодом пленных никто не морит! Да и денежное довольствие военнопленным положено.
– Мы им ещё и деньги платим?! И сколько?
– По семь рублей рядовым, по десять – офицерам. Им даже премия предусмотрена, за ударную работу, пятьдесят рублей в месяц. Я знаю, что многим пленным сюда, в Кёнигсберг, письма с родины приходят, денежные переводы.
– Ого! Ну, ладно, спасибо вам. Я, пожалуй, пойду…
Мишка нахлобучил кепку, взялся за ручку двери.
Открыть не успел, дверь распахнулась.
– Здравствуйте!
– Ага… Да. Здравствуйте…
Мишка растерялся.