Пророчество Двух Лун

Ленский Владимир

Пленник потерял счет времени с тех пор, как Адобекк перестал приходить к нему, а светлячок, которого подарил узнику вельможа, утратил всякую надежду приманить к себе самочку и погас.

В какой-то из дней к Радихене явился новый стражник; при нем имелась горящая лампа. Этот новый стражник, ни слова не говоря, схватил пленника за руку и, всунув его запястье в железное кольцо, приковал к стене на очень короткую цепь. Затем он поставил корзину с припасами и кувшин с водой — так, чтобы пленник легко мог дотянуться, —

и ушел вместе с лампой.

Радихена попробовал лечь на свое кусачее шерстяное одеяло. Теперь ему придется спать с задранной рукой. Неудобно, но можно привыкнуть.

Он не знал, чем были вызваны эти перемены. Стул, оставленный Адобекком, по-прежнему находился посреди камеры. Радихена боялся даже притрагиваться к нему. Этот предмет виделся ему чем-то вроде амулета, залога будущего освобождения.

Книга, давно прочитанная, лежала на стуле: Радихена не решался положить ее рядом с собой. Теперь она была недоступна — он не смог бы дотянуться до нее, даже если бы и захотел.

Адобекк больше не приходил. Время остановилось. Но внутри этого остановившегося времени существовал и медленно изменялся человек по имени Радихена. И главное, что претерпело в нем перемену, было зародившееся желание жить дальше.

Поэтому он так испугался, когда дверь камеры отворилась и на пороге появился странный силуэт. Тонкий, со стремительными движениями хищного зверька — ласки, к примеру.

Не стражник, что очевидно. Не господин Адобекк. Некто незнакомый.

Он скользнул в камеру и закрыл за собой дверь. Он не принес с собой света — потому что хорошо видел в темноте. Гораздо лучше, чем Радихена. Пленник услышал, как тот смеется сквозь зубы.

— Наконец-то я нашел тебя! — произнес тихий голос. — Ты узнаешь меня? Помнишь? «Я — твоя смерть».

Радихена с трудом встал. Он хотел, чтобы его прикованная рука не слишком бросалась в глаза. Впрочем, если посетитель действительно тот, о ком сейчас подумал Радихена, то он успел уже разглядеть цепи и понять, что узник для него совершенно безопасен.

— Ты ведь вспомнил меня, верно? — настаивал посетитель.

— Талиессин…

— Твоя смерть, — сказал Талиессин. — Роли поменялись.

— Я прикован, — сказал Радихена.

— Видел, — буркнул Талиессин. — Меня это не остановит. Наоборот. Будет легче.

Радихена молчал.

Талиессин уселся на стул, взял в руки книгу, полистал. Повернулся в сторону узника.

— Забавные у тебя здесь вещи, — заметил он. — Ты что, действительно прочел эту книжку?

— Да.

— Понравилось?

— Да, — сказал Радихена.

— Ты открываешься для меня с новой стороны!

Талиессин гибко поднялся со стула. По тому, как он двигался, Радихена понял, что у него в руке нож.

— Я не буду королем, — сказал Талиессин, посмеиваясь. — Я буду регентом. Ты, конечно, еще не слышал новость? Король не может пролить кровь, регент — может.

Но даже регент не решится казнить сразу нескольких преступников по двум различным обвинениям… Одна казнь — это просто казнь; две казни сразу — это уже избиение. Кому охота прослыть кровавым монстром? Так что кому-то придется тайно умереть в тюрьме. И, думаю, лучше пусть это будет тот, о ком давно забыли. А ты как считаешь?

Радихена не отвечал.

Талиессин стоял так близко, что пленник чувствовал тепло его дыхания. Неожиданно Талиессин спросил:

— Почему тебя приковали?

— Не знаю.

— Не знаешь? — В голосе Талиессина прозвучало удивление. — Не знаешь? Ты не пытался бежать, не нападал на стражников? И все-таки в один чудесный день тебя просто приковали и все?

— Именно, — сказал Радихена.

Талиессин опустил нож, пощекотал лезвием свободную руку Радихены.

— Чувствуешь? Острый.

— Делайте то, зачем пришли, — сказал Радихена. — Я устал вас слушать.

— По-моему, у тебя появилось чувство собственного достоинства… Вероятно, это от чтения книг.

Дверь снова приоткрылась. Талиессин увидел свою жертву в полоске тусклого света: прижавшийся к стене бледный человек с растрепанными серыми волосами.

Принц быстро повернулся к вошедшему.

— Кажется, мне пытаются помешать.

— Это мой пленник, — проговорил Адобекк, входя в камеру.

Королевский конюший сильно сдал за последнее время: он начал сутулиться, лицо у него обвисло мятыми складками, особенно слева, а кроме того, он заметно приволакивал левую ногу.

— А, мой стул еще на месте! — заметил старый царедворец, бесцеремонно усаживаясь. — Здесь очень темно, не находите? Я не взял факела. Как вы полагаете, ваше высочество, могу я оставить дверь приоткрытой? В этих переходах никого нет.

Талиессин подошел к нему и несколько секунд всматривался в измятое болезнью лицо Адобекка. Потом присел рядом на корточки, как будто общался с ребенком, взял его руки в свои.

— Это ваш пленник? — переспросил принц. — Почему?

— Потому что некогда он принадлежал мне, — сказал Адобекк.

— В каком смысле — «принадлежал»? — не понял принц.

— В самом прямом. Был моим крепостным человеком… Вас устраивает такое объяснение?

— Не вполне, но пусть будет такое. Лучше, чем никакого, — сказал Талиессин.

— Я следил за вами, — сообщил Адобекк.

Талиессин хмыкнул:

— А я-то воображал, будто вы — старая развалина!

— Я и есть старая развалина, — возразил Адобекк, — но это не значит, что я ни на что больше не гожусь. Когда Вейенто отбыл с герцогиней, всей своей свитой и бородавчатой карлицей, которая все время высовывалась из повозки, хотя ей велели сидеть тихо, я понял, что вы начали разбираться с пленниками. Вполне понятное желание, за которое никто вас не осуждает.