Пророчество орла
Шрифт:
Порция улыбнулась.
— Вижу, ты хорошо к нему относишься.
Катон помедлил, а потом сказал:
— Да, очень хорошо. Сказать по правде, ближе его у меня никого нет. Отец мой умер.
Анобарб вдруг громко прокашлялся.
— Э… хм…
— В чем дело? — спросила Порция, вновь надев маску деловой, самоуверенной женщины. — Чего тебе надо?
— Мне бы… в нужник.
— Туда, по коридору, последняя дверь налево. И смотри смой за собой. Знаю я вас, мужчин, все неряхи.
После ухода торговца Катон хотел возобновить доверительный разговор о Макроне, однако короткий всплеск
— Придерживай тряпицу у его головы. Когда он очухается, его, скорее всего, потянет блевать. Пусть блюет в кувшин, а не на пол.
— А ты куда?
— Посмотреть, пережил ли мой суженый нападение твоего друга. Ну а потом пойду взгляну, что осталось от моей таверны. Ты-то в порядке?
Катон кивнул, и Порция удалилась в направлении атриума.
Опустив глаза и увидев, что кровотечение ослабло, он слегка прижал тряпицу к ранке. Макрон застонал и перекатился на бок.
— Ох, дерьмо… Кто это мне так врезал? Чувство такое, будто дом на башку грохнулся.
— Тссс… Лежи спокойно.
Макрон, однако, разлепил глаза и сморщил лоб, рассматривая окружающее его.
— Где это я?
— Ну, может, тебе тут не нравится, но похоже на то, что ты дома.
— Что?
Макрон быстро огляделся — как оказалось, слишком быстро. Глаза у него закатились, и его вырвало — конечно же, мимо кувшина, который Катон попытался подставить, подхватив с пола.
Глава шестнадцатая
— Похоже, я выставил себя сущим болваном, — простонал Макрон, сидя на койке и щурясь от света, падавшего в окно командирской казармы. — Катон, закрой эти хреновы ставни, а то свет меня прикончит!
Катон закрыл и зафиксировал ставни, чтобы те не распахивались от дувшего с моря ветерка, после чего вернулся к койке Макрона и склонился над его головой. Кровь над раной свернулась, образовав черно-пурпурную корку.
— Надо бы какую-нибудь повязку приладить.
— На кой она мне? Я не собираюсь походить на долбаного парфянина.
Макрон прощупал голову и вскрикнул, когда его грубые пальцы задели рану. Катон щелкнул языком.
— Вот на кой. Так что будь добр, не хватайся за башку, пока я не раздобуду повязку.
Оставив друга в комнате, он вышел в коридор и поспешил вниз. Гарнизонный лазарет находился напротив командирских казарм, по ту сторону плаца, не больно-то близко, но по пути Катон вспомнил про имевшийся у Миниция ящик со снадобьями и, остановившись перед дверью комнаты ветерана, прислушался. Изнутри не доносилось ни звука, и Катон подумал, что Миниций, возможно, дома у Порции.
Он вздохнул. Случившееся сулило вылиться во вражду между Макроном и Миницием, а им, с учетом всех сложностей и опасностей, ожидавших их в ближайшие месяцы, только этого и не хватало. Осторожно приоткрыв дверь, молодой центурион заглянул внутрь; никого не увидев, зашел внутрь и оглядел довольно аккуратную комнату в поисках сундучка. Тот нашелся быстро, под кроватью. Катон наклонился, ухватился за ручку и потянул на себя. Он оказался неожиданно
— Не дергайся, может быть больно.
— Тоже мне, удивил…
Со всей возможной осторожностью Катон принялся бинтовать Макрону голову. Прикрыв рану несколькими слоями ткани и решив, что так она будет прикрыта надежно, он завязал бинт сбоку узлом, спрятал концы под повязку и удовлетворенно кивнул.
— Вот так-то лучше. Только не тереби.
— Конечно, мамочка, — решил поддразнить его Макрон, но тут же скривился, вспомнив события прошлого вечера.
— Как хоть я сюда-то попал? — морщась, спросил он Катона.
— Мы тебя принесли.
— Мы — это кто? — подозрительно уточнил Макрон.
— Порция выделила мне в помощь пару своих рабов.
— Ох, нет… — простонал Макрон. — Кто-нибудь видел мое возвращение?
— Несколько человек видели. Но болтать, возможно, не станут.
— Ты так думаешь? — холодно спросил Макрон. — А где этот ублюдок Миниций?
— Полагаю, у твоей матушки.
При этом слове Макрон вздрогнул и откинулся на койке.
— Нет, ну надо же было такому закрутиться…
Катон кивнул, подошел к окну и, чуть приоткрыв ставень, выглянул. Окна командирских казарм смотрели через военную гавань на укрепленный мол, за которым расстилалось поблескивавшее в свете позднего утра море. В безоблачном небе кружили чайки, оглашая воздух пронзительными криками. Приготовления к кампании против пиратов уже начались: у ремонтного пирса стояло несколько пришвартованных трирем, матросы деловито устанавливали на передних палубах какие-то мостки. Катон отвернулся и прислонился к стене.
— Что делать-то собираешься?
— Надо бы, конечно, придушить старого ублюдка и мою шлюху-матушку… А если серьезно, то не знаю. Во всяком случае, сейчас этого сказать не могу. Я слишком… растерян.
— Знаешь, мне казалось, ты должен бы обрадоваться, увидев ее после столь долгой разлуки.
— Да что ты в этом понимаешь? — буркнул Макрон. — Ты ведь своей матери вообще не знал.
— Не знал, — тихо подтвердил Катон, и в комнате повисло неловкое молчание.
— Прости, — буркнул Макрон, — это я не подумавши.
— Забудь.
— Ты пойми, она оставила меня, не сказав ни слова. В последний раз я видел ее в гавани Остии. Я ловил рыбу у входа в гавань и видел проплывавший военный корабль: она стояла на палубе, обнимаясь с этим проклятым флотским. Я звал ее, но, думаю, она не слышала, а может, и не хотела слышать. Сначала я пытался убедить себя, что принял за нее другую женщину, но когда вернулся домой, ее там не оказалось. Что тоже случалось: когда родители ссорились, она, бывало, уходила на денек-другой к сестре. Но время шло, матушка не возвращалась, и через некоторое время я рассказал папаше о том, что видел. Он взбесился, отлупил меня, а потом пошел и нажрался. Вернулся весь в слезах и наподдал мне еще. Это продолжалось долго, пока я не вырос и не решил, что с меня хватит. Ушел из дома под сень орлов… Я ее так и не простил.