Пророчество Предславы
Шрифт:
Несмотря на трудности с вооружением, полчище несло потери. Зачарованный меч Сокола разил бестий с такой скоростью, что проделывал в наступающей лавине серьёзные прорехи. Ополченцам оставалось лишь добивать уцелевших да подранков.
Борис зачарованным мечом не обладал, зато неплохо орудовал обыкновенным. Ратному делу его обучали с детства — князь всё-таки. Неудивительно, что после нелепой гибели десятника, замешкавшегося при отходе и тут же поглощённого (не иносказательно, а буквально) вражеской волной, Борис как-то неожиданно взял руководство обороной на себя.
Отобрав пару вооруженных
— Встаньте позади. Добивать будете тех, что прорвутся.
Ему никто не возразил. Приказ казался разумным, а времени для споров, мол, кто ты такой, не нашлось.
Они могли выстоять здесь хоть до вечера, но Сокол, заметив, что рубежи на соседних улицах уже оставлены, крикнул об этом Борису.
— Отходим! Ровнее! Не бежать! — тут же распорядился княжич, и воины подчинились, окончательно признав юношу начальником.
Не обладая разумом, твари не понимали необходимости распределения сил в зависимости от слабины обороны. На эту улицу их пёрло ровно столько же, сколько на все другие. Так что ополченцы, руководимые Борисом, отступали только тогда, когда сопротивление выдыхалось на соседних участках. И только затем, чтобы не оказаться в окружении.
Один за другим были оставлены шесть, заранее подготовленных рубежей. Но всему приходит конец — улице тоже. Скоро из тумана за спиной возникли очертания Борисовой Стены. Не желая оказаться припёртыми к каменной тверди, ополченцы повернули к воротам. По пути им встретилось ещё несколько отрядов, и княжич удовлетворенно подметил, что его люди потрёпаны меньше других. С того времени, как они с чародеем присоединились к битве, ополченцы потеряли только троих, считая и погибшего десятника.
Лучники и самострельщики со стен вступили в бой, облегчая отход ополченцев. Промахнуться по сплошному потоку бестий им случалось нечасто. Воевода извлёк-таки урок, и теперь под стенами горели огромные костры, разгоняющие туман и позволяющие лучникам бить прицельно. Благо каменным стенам пожар не грозил. Сверху в огонь летели все новые и новые вязанки хвороста, старые плахи, видимо выдранные из мостовых, бревна с разобранных срубов. Сокол даже удивился, сколько же в городе дерева скопилось?
Возле самых ворот они встретили Данилу. Всю его одежду, и руки, и меч, покрывала кровь. Сотник руководил отрядом, что прикрывал всеобщее отступление и очень обрадовался, увидев Бориса с Соколом среди выживших.
— Жарко пришлось, чародей? — разгоряченный битвой, спросил Данила.
— Ничего, порубали тварей маленько, — в лад ему ответил Сокол. Кивнув на Бориса, добавил. — Вон у тебя теперь новый десятник.
— Сказать кому, не поверят, — засмеялся Данила. — В моей сотне десятником бился самый настоящий князь.
Борис с ответом не задержался.
— А в моём десятке простым мечником бился самый настоящий чародей.
Долго смеяться враг не позволил. Захватив, наконец, все улицы, бестии с удвоенной силой бросились на остатки ополчения.
Подождав Мартына, который вывел несколько десятков людей, Данила приказал отходить.
— Пожалуй, никто больше не выйдет, — грустно заметил он.
Воины попятились к воротам, постепенно сужая круг. Из ближайших бойниц им помогали лучники. Когда последний
Набатный колокол на Троицкой звоннице пробил трижды, и это означало, что Средний Город пал.
На Борисову Стену полчище сходу не полезло. Двухвостые кружились на подступах, словно выжидая чего-то. И скоро выяснилось чего именно. В тумане послышался цокот копыт — к врагу подошло подкрепление.
Привлечённый криками ополченцев, Сокол поспешил на стену, но и ему, обладателю лучшей среди защитников пары глаз, не удалось разглядеть ни всадников, ни их лошадей. Вновь люди доверились слуху, вновь то, что они услышали, не вселило в сердца ничего кроме ужаса и бессильного гнева.
Где-то в глубине посада закричал человек. Затем другой. Короткие вопли раздавались то тут, то там, быстро смолкая, словно обречённым людям затыкали рты. Вдруг истошный затяжной визг перекрыл надолго все прочие звуки. Ополченцы побледнели, чародей, закусив губу, силился одолеть взглядом завесу тумана. Но вновь ничего не увидел.
Визг оборвался. На короткий миг над посадом повисла тишина. А потом началось. Треск ломаемых досок, скрежет выворачиваемых запоров, вопли, вскрики, стоны людей и жуткий вой дорвавшейся до человеческой плоти нечисти. Воины, что стояли на стенах, ругались, крестились, но помочь обречённым людям ничем не могли.
Тем временем, не ведая, что творится в оставленном городе, Борис переводил дух. Возбуждение схваткой быстро прошло и он решил использовать передышку с пользой. Нашёл Данилу, и вместе с ним направился к воеводе.
— Нужны сабли и лёгкие мечи, — сказал княжич, когда у Кочана выдалось свободное мгновение. — Копьями много не навоюешь. Твари уж больно шустрые.
Данила кивнул, соглашаясь. Воевода пообещал разобраться с оружием, а потом вдруг спросил вполголоса:
— Что думаешь, князь? Сможем удержать стену?
— Эту навряд ли, — после недолгого раздумья ответил Борис. — Ров с водой их, думаю, остановит, а просто стена…
Он покачал головой.
— Тоже так думаю, — Кочан повернулся к сотнику. — Данила, останешься за старшего. Пошли кого-нибудь по домам. Пусть людей предупредят, пора, мол, и им вступать. Отсидеться не выйдет — сожрут. Пусть расскажут, какая жуть на посаде творится…
— Какая жуть? — не понял сотник.
— Вот те раз! Да ты поднимись на стену, послушай. Или вон людей своих расспроси, — воевода забрался в седло. — Я в Кром. Готовить последний рубеж. Оружие пришлю. И ещё кое-чего.
Данила взглянул на княжича, но тот в ответ лишь пожал плечами.
— Пойдём, посмотрим.
По Застенью ходили ополченцы, предупреждая жителей:
— Крыши больше не спасают, запоры не держат. Сражаться придётся каждому. Или погибнуть всем. На посаде такое творится, что кровь стынет в жилах. Женщин и детей рвут на куски…
Народ хватался за топоры и собирался на улицах, — «если каждый по разу топором тюкнет, глядишь, и тварей поуменьшится». Другие готовились обороняться в домах, отправляя семьи под защиту Крома или пряча в глухих глубоких подвалах.