Пророчество (Симфония веков - 2)
Шрифт:
С другой стороны пещеры висела сеть, удерживаемая гарпуном, глубоко вонзенным в скалу. Рапсодия вздрогнула, когда представила, какой силой обладал тот, кто так глубоко вогнал его в камень. Элинсинос протянула коготь и вытащила из сети тщательно отполированную лютню. Казалось, мастер лишь вчера закончил над ней работать. Элинсинос обвила лютню тонким змеиным хвостом и протянула ее Рапсодии.
Певица с благоговением взяла инструмент и принялась его рассматривать. Он находился в превосходном состоянии, несмотря на то что многие годы подвергался воздействию соленого воздуха и воды.
–
– спросила она у Элинсинос.
Переливающиеся глаза засверкали.
– Конечно. Я ведь именно для этого и вручила ее тебе.
Рапсодия уселась на перевернутую шлюпку и настроила лютню. Она почувствовала, как ее охватывает волнение.
– Что ты хочешь послушать?
– Ты знаешь песни о море?
– спросила дракониха.
– Несколько.
– Они из твоего дома, из старого мира?
На мгновение сердце Рапсодии остановилось. Она ничего не рассказывала Элинсинос о своем происхождении. Дракониха улыбнулась, обнажив похожие на мечи зубы.
– Тебя удивляет, что я знаю, откуда ты пришла, Прелестница?
– Не слишком, - призналась Рапсодия.
Она прекрасно понимала, что дракону под силу почти все.
– Почему ты боишься говорить о своем родном мире?
– Если честно, я и сама не знаю. Люди из этого мира проявляют неуемное любопытство относительно моего прошлого, но крайне неохотно отвечают на вопросы о своем. Создается впечатление, будто намерьены дали клятву хранить тайну, будто им есть чего стыдиться.
Элинсинос понимающе кивнула.
– Человек, который тебя сюда привел, хотел узнать, намерьенка ли ты?
– Да.
Дракониха рассмеялась.
– Ты можешь ему сказать, Прелестница. Он и сам все понял. Это очевидно.
Рапсодия почувствовала, что краснеет.
– В самом деле?
– Боюсь, что да, Прелестница. В тебе есть огонь, время и музыка. Внутренняя магия - верный признак принадлежности к намерьенам, другие люди не обладают этими свойствами.
– Она внимательно посмотрела на Рапсодию, которая опустила голову.
– Почему мои слова тебя огорчили?
– Не знаю. Наверное, все дело в том, что намерьены не способны быть откровенными даже наедине с собой.
– Это вина Энвин, - сказала Элинсинос, и в ее голосе появился гнев. Она заглянула в Прошлое и наделила его силой. Она в ответе за все.
– В воздухе вновь повисло напряжение.
– Какую силу она дала?
– Злую. Ф'дор.
Удары собственного сердца громом зазвучали в ушах Рапсодии.
– Что ты хочешь этим сказать, Элинсинос? Здесь разгуливает ф'дор? Ты уверена?
Глаза Элинсинос зажглись ненавистью.
– Да. Это демон из старого мира, он явился к нам слабым и беспомощным, но начал быстро набирать могущество.
– Ноздри драконихи угрожающе раздувались.
– Энвин знала, ей известно все, что происходило в Прошлом. Она могла уничтожить ф'дора, но предпочла впустить его в мои земли, чтобы, когда придет время, воспользоваться его услугами. Так и получилось. Она плохая, Прелестница. Она дала возможность ф'дору жить, хотя прекрасно знала, на что он способен, как знал и тот, кто увел его от меня.
– Воздух вокруг них буквально звенел от напряжения, и Рапсодия услышала, как за стенами пещеры раздаются раскаты грома - так проявлялась связь драконихи со стихиями.
– Меритин?
– мягко спросила она.
Гул стих, и на глазах Элинсинос вновь появились слезы.
– Да.
– Мне очень жаль, Элинсинос.
Рапсодия протянула руку и погладила огромное плечо, ее пальцы скользнули по множеству чешуек. Кожа Элинсинос была прохладной и будто подернутой туманом; Рапсодии вдруг показалось, будто она опустила руку в грохочущий водопад. В теле драконихи твердость необъяснимым образом сочеталось с иллюзорностью, словно оно не являлось плотью, а лишь результатом действия ее воли. Рапсодия быстро убрала руку, опасаясь, что ее может увлечь в этот водопад.
– Море его забрало, - печально сказала Элинсинос.
– Он не покоится в земле. И я не могу ему петь. Как он может спать спокойно, если обречен бесконечно слушать рокот волн? Он никогда не узнает мира.
– Огромная слеза прокатилась по чешуйкам и упала на заблестевший золотой песок.
– Он был моряком, - презрев осторожность, ответила Рапсодия.
– Моряки находят покой в море, как лирины - под звездами. Через огонь мы отдаем наши тела ветру, а не земле, так и моряки вручают свои тела морю. Когда ты ищешь покой, важно не то, где находится тело, а то, где осталось сердце. Мой дед был моряком, Элинсинос, он рас сказывал мне об этом. Любовь Меритина здесь, с тобой.
– Она оглядела множество сокровищ моря, коими была полна пещера. Я уверена, что именно тут его дом.
Элинсинос фыркнула, но потом кивнула.
– Так где же моя морская песня?
– осведомилась она. Тон драконихи так резко изменился, что по спине
Рапсодии пробежал холодок. Она тронула струны лютни и заиграла простой мотив, негромко подпевая. Дракониха вздохнула, и от ее горячего дыхания взметнулись волосы Рапсодии, и ей пришлось сосредоточиться на своем огненном даре, вбирая жар кончиками пальцев, чтобы уберечь чудесный инструмент.
Элинсинос опустила голову на землю и закрыла глаза, впитывая песню Рапсодии. Дающая Имя пропела все печальные песни о море, не обращая внимания на огромные слезы, от которых промокли ее одежда и сапоги. Рапсодия знала, что иногда необходимо хорошо поплакать, чтобы смыть боль утраты, - она и сама в этом нуждалась. Почти все песни она пела на старом намерьенском, некоторые на древнем лиринском; Элинсинос либо знала оба языка, либо слова ее не интересовали.
Рапсодия не смогла бы сказать, сколько часов она пела, но наступил момент, когда она исчерпала весь свой запас морских песен. Она отложила лютню и поставила локти на колени.
– Элинсинос, ты споешь для меня?
Открылся один огромный глаз.
– Почему ты хочешь, чтобы я спела, Прелестница?
– Мне бы очень хотелось узнать музыку драконов. Наверняка я никогда не слышала ничего подобного.
На лице Элинсинос появилась улыбка.
– Возможно, ты даже не поймешь, что это музыка, Прелестница.