Пророчица
Шрифт:
— Я вообще-то на работу, — ответила я, дыша в окоченевшие кулаки. Поймала его недоумевающий взгляд. — А ты не знал?
— Что за блажь? — проворчал он, переводя взгляд на дорогу. — Зачем?
— В смысле зачем? — Я нахмурилась. — Ты же работаешь.
— Это другое. Впрочем, неважно. — Он помолчал немного. — Мы не договорили позавчера.
Ну вот, я так и думала! И не сбежишь ведь теперь, разве что из машины выпрыгнуть на полном ходу. Я представила картину: открываю дверь и, пока Влад не успевает опомниться, прыгаю, больно бьюсь о блестящий от влаги асфальт, сдираю кожу на коленках
Я отвернулась и посмотрела в окно. Как-то рано в этом году осень наступила. Только что лето было, и — на тебе — холода. Так и тянет забраться куда-нибудь в тепло, зажечь камин, включить хороший фильм и закутаться в плед. Забыть о проблемах, ощутить, наконец, покой, которого так хочется.
Но надо ехать на работу и говорить с Владом о проклятии.
— А стоит? — спросила я больше у себя, чем у него, и он на удивление быстро сдался:
— Может, и не стоит.
Скорее всего, ему было не легче. Тяжело, наверное, когда отца тянет к какой-то чужой, ненавистной женщине, а мама в это время плачет, зарывшись лицом в подушку. А ведь эта ненавистная женщина родила ему сестру.
Интересно, если Рита и моя сестра тоже, то мы с Владом кто друг другу? Возникла неприятная ассоциация с легендой о первой пророчице, которую так красочно рассказал Филипп. Определенно, в этом всем что-то неправильное, порочное. Все же хорошо, что мы не вместе.
Некоторое время мы ехали в тишине. Полупустынная трасса постепенно наводнялась потоком машин, который ближе к городу увеличивался, пополняясь числом тех, кто так же, как и мы, спешил на работу. Обычное утро понедельника в необычной для меня компании.
Как всегда, в присутствии Влада было уютно, но я раз в три минуты повторяла себе, что не стоит поддаваться действию древнего заклинания. Что ж, возможно, у меня и получится примириться. Жить рядом с ним, не надеясь на близость, забыв, насколько превосходно он целуется, не говоря уже о том, что… Ну вот, снова мысли не туда.
— О чем задумалась? — спросил Влад как бы между прочим. — Ты очень молчаливая сегодня.
— Сон странный снился, — ляпнула я первое, что пришло на ум.
— Все потому, что нужно засыпать в своей кровати. — Он лукаво улыбнулся. — Тебя куда подкинуть?
Я назвала адрес. Спрашивать, откуда Влад узнал, где я уснула, необходимости не было. Это также объясняло то, что утром я проснулась у себя. Вероятно, он вернулся и перенес меня наверх. В груди шевельнулся теплый комочек, который я так не смогла подавить.
— Что тебе снилось? — Влад прервал мои размышления, паркуясь у офиса «Скрепки». Вид у него был очень серьезный, и несомненно, вопрос он задал не из праздного любопытства.
Его можно понять, я — пророчица, и у меня вполне могли быть вещие сны. Впрочем, в сегодняшнем я ничего вещего не видела. Непонятно, почему мне приснился именно Максим, но Влад был завсегдатаем моих ночных видений. Я уже успела смириться, списав это вначале на болезненную привязанность, а затем на проклятие.
Так что сон, как сон. Разве что очаг племени мог оказаться каким-то символом. Владу я рассказала — мало ли. Он нахмурился, несколько минут о чем-то думал, а затем
— Вряд ли это что-то значит, но молодец, что сообщила. Твои видения всегда важны.
— Пока. — Я потянулась к ручке дверцы. Нужно выйти на свежий воздух, отделить собственные ощущения от навязанных. Научиться их различать, наконец.
— Поля!
У него на удивление теплые руки. Всегда.
Ну, зачем ты это делаешь? Невыносимо, горячо — в груди, в голове…
— Нет никакого проклятия, — сказал Влад очень серьезно. — У той женщины и сил-то не было.
— Мне пора, — прошептала я, осторожно высвобождая ладонь. Захотелось просто обнять его, прижаться и несколько секунд ни о чем не думать. Но я, конечно же, этого не сделала.
— Хорошего дня. — Он улыбнулся, поправил мои волосы. Совсем как раньше.
— И тебе.
Весь день я маялась непонятной тоской, и под вечер совсем вымоталась. Выстояв большую очередь на кассе в супермаркете, обессилела, уснула в автобусе и чуть не проворонила остановку. Дорога к дому уже не была настолько манящей, как летом — порывистый ветер усилился, норовя забраться под одежду, и я с трудом переставляла окоченевшие ноги, мечтая быстрее оказаться в тепле. В дом я вошла голодная и злая с твердым намерением уснуть сразу же после ужина.
Нормально поесть мне не дали. Посреди кухни на одном из высоких барных стульев сидел Глеб. В руке у него дымилась сигарета, пепел с которой нещадно падал на паркет. Рядом, на столе пристроились наполовину опустошенная бутылка бренди и тарелка с недоеденным бутербродом.
— Привет, пророчица, — хмуро сказал Глеб. — Проходи, не стесняйся.
— Полина, — бросила я в ответ, выкладывая продукты и загружая их в холодильник. — Меня зовут Полина.
Готовить не хотелось, поэтому я просто взяла булку и включила чайник. Желудок тут же призывно заурчал, требуя свое. Глеб наблюдал пристально, насколько мог позволить несфокусированный взгляд.
— Чай будешь? — стараясь казаться непринужденной, спросила я. На самом деле, пристальное внимание раздражало, и я чувствовала себя на сцене в свете софитов, полностью забывшая текст собственной песни.
Он покачал головой и показал на бутылку.
— Спасибо, у меня есть.
Я присела напротив. Хотелось поужинать, но еще больше — вразумить Глеба. Хотя что я могла сказать? Претендовать на статус друга я не имела права, да и не заладилось у нас общение в последнее время. Но тревога за него не уходила.
Под ярко — синими глазами тенью отпечаталось недосыпание. Серый цвет лица говорил о злоупотреблении алкоголем, блуждающая полуулыбка — о том, что сейчас доказать ему вряд ли что-то удастся. Может, подождать, пока проспится, тогда уже говорить? Ага, если бы он еще дома ночевал!
— Ты бы не пил, Глеб, — сказала я как можно мягче. — Изводишь себя только…
Жалость шевельнулась где-то на задворках сознания, но я подавила ее. Кто я такая, чтоб его жалеть? Сама-то вон не могу противостоять искушению, а он сильный, просто оступился. Знаю, что сильный, просто чувствую. Только не подпускает к себе никого. Надулся, как индюк, и ходит со своей обидой, как с писаной торбой. У всех нас обиды, и что? Да — да, злость лучше, чем жалость.