Пророк, или Загадка гибели поэта Михаила Лермонтова
Шрифт:
Танцующие кавалеры разделились на две группы – одни добросовестно не жалели ни ног, ни языка, танцевали без устали, короче, исполняли свою обязанность как нельзя лучше, другие, люди средних лет, чиновные, заслуженные ветераны общества, с важною осанкой и гордым выражением лица скользили небрежно по паркету, изредка бросая фразы своей партнерше.
Но зато дамы… о! дамы были истинным украшением этого бала, как и всех возможных балов!.. сколько блестящих глаз и бриллиантов, сколько розовых уст и розовых лент… чудеса
Лермонтов смотрел на происходящее вокруг него и невольно подумал: «Женщина на бале составляет со своим нарядом нечто целое, нераздельное, особенное; женщина на бале совсем не то, что женщина в своем кабинете. Судить о душе и уме женщины, протанцевав с нею мазурку, все равно, что судить о мнении и чувствах поэта, прочитав одну его поэму или даже стихотворение…»
Лермонтов глазами пытался найти в веселящейся толпе Эмилию Карловну, милую Эмму, и не находил. К нему подошла давняя знакомая.
– Отчего вы не танцуете, Мишель? – спросила она его.
– Я всегда и везде следую вашему примеру.
– Разве с нынешнего дня.
– Что ж, лучше поздно, чем никогда. Не правда ли?
– Иногда бывает слишком поздно… Я с некоторых пор перестала удивляться вашему поведению. Для других бы оно показалось очень дерзко, для меня очень натурально. Я вас теперь очень хорошо знаю.
– А нельзя ль узнать, кто так искусно объяснил вам мой характер?
– О, это тайна, – сказала она, взглянув на него пристально и прижав к губам свой веер.
Он наклонился и с притворной нежностью шепнул ей на ухо:
– Одну тайну вашего сердца вы мне давно уже поверили, ужели другая важнее первой?
Она покраснела при всей своей неспособности краснеть. Приняв серьезный и несколько печальный вид, она отвечала с расстановкой:
– Вы мне напоминаете вещи, об которых я хочу забыть.
– Но еще не забыли?
– О, не продолжайте, я ничему не поверю более, вы мне дали такой урок…
Лермонтов отвечал почти автоматически, он был весь погружен в атмосферу бала.
Наконец он увидел вошедшую в залу Мусину-Пушкину. Сердце его радостно забилось.
– Простите меня, графиня, мне необходимо отлучиться.
Поцеловав руку своей собеседницы, он направился в сторону Мусиной-Пушкиной. Он подошел к ней с душевным волнением, поклонился и поцеловал ее руку. Теперь рядом с ним была любимая женщина – обворожительная Эмилия Мусина-Пушкина. Она сегодня была по-особому красивая. Черные ее глаза блистали счастьем.
– Как я счастлив видеть тебя, Эмма. Я уже даже не надеялся, – с нежностью в голосе почти прошептал Лермонтов.
– Почему, Мишель? Я же тебе обещала быть на бале, – ответила она с чарующей улыбкой.
«Ах,
Они уже станцевали несколько туров, стояли у колонны, тихо переговариваясь. Одновременно к ним подошли Столыпин и распорядитель бала.
– Господин Лермонтов, – обратился к нему распорядитель, – вас приглашает подойти их высочество Мария Николаевна.
– Алексей Аркадьевич, я тебе поручаю развлекать Эмилию Карловну на время моего отсутствия.
– Не беспокойся, Мишель, мы обещаем не скучать.
Подойдя к великой княгине, Лермонтов поклонился.
– Я весь в вашей воле, ваше высочество.
– Мсье Лермонтов, признаюсь, я очарована вашей поэзией.
– Благодарю вас.
– Но я бы хотела, чтобы вы, Лермонтов, были окружены самым высоким блеском, вы заслуживаете его. Только близость ко Двору даст вам этот блеск и свободу. Она придаст великолепие и Двору, и особую силу вам как поэту. Как прекрасно было бы, если бы при Дворе существовал поэт, могучий, блистательный. Тогда наша эпоха могла бы считаться одной из самых просвещенных эпох в истории России. Что же вы молчите?
– Я слушаю вас с чрезвычайным вниманием.
– В ближайшие дни я позволю себе оторвать вас от вдохновений, чтобы поговорить с вами об этом в другом, более уютном и спокойном месте.
– Это будет совершенно бесполезно, ваше высочество.
– Почему?
– Потому что поэзией торгуют только подлецы, ва ше высочество. А я не считаю себя в их числе.
Марина Николаевна, закрывшись веером, с гневным выражением лица отвернулась от Лермонтова, прошипев:
– Выскочка!..
Лермонтов поклонился и тоже отвернулся.
К нему быстро подошел Столыпин:
– Миша, я тебя очень прошу. Уходи сейчас же отсюда. Не затягивай ты петлю у себя на шее.
– Иначе я не мог поступить, Монго.
– Я не знаю, о чем вы говорили, но великая княгиня была оскорблена.
К ним подошел и молодой князь Вяземский, оказавшийся также на балу:
– Теперь у всех ваших врагов, Михаил Юрьевич, развязаны руки. Ты ставишь и нас, твоих друзей, в отчаянное положение.
Лермонтов, с грустной улыбкой, очень тихо ответил:
– Хорошо. Я уйду.
Лермонтов медленно направился к выходу. Дорогу ему преградил Соллогуб.
– Что же ты наделал, Михаил Юрьевич? Я же хотел для тебя как лучше! Лермонтов, того и гляди, тебя арестуют! Посмотри, как грозно глядит на тебя великий князь Михаил Павлович! Вскоре сюда прибудем сам Николай Павлович с супругой…
– У меня не арестуют, – сказал граф Воронцов-Дашков, проходя мимо.
– Оставьте меня, друзья… Мне здесь душно и гадко… Вы слышите это шипенье? Здесь, как в клубке змей, все против всех!..