Пророк Темного мира

Волков Сергей Юрьевич

— Молодец, ты — первый.

Положив яблоко на блюдце, кликуша легко подтолкнула его ладонью — и оно пошло по кругу, все убыстряя свой бег. Зал озарился столбами красноватого закатного света, ударившими через высокие окна зала. Крохотные алые пылинки повисли в воздухе, кошки разом зашипели, врассыпную бросились прочь.

— Смотри! — торжественно провозгласила старуха. Бойша наклонился над блюдцем и с минуту вглядывался в него, бледнея на глазах.

— Госпожа… — пораженно прошептал он. Кликуша дробно рассмеялась — словно просыпала горсть камешков.

— Все понял?

— Да, — выдохнул итер, отступая от столика.

— Запомни — и молчи. Нить тонка, оборвешь — ничего не будет. Ступай. Теперь ты, красавица…

Ощущая

в груди холод, на подгибающихся ногах Тамара подошла к старухе. Время точно остановилось. Где-то мяукнула кошка — и снова воцарилась тишина. Будто во сне, девушка следила за тем, как Хозяйка Круглого дома убирает в шкатулку блюдце, яблоко и подвигает к себе книгу. Это была странная книга — с потемневшей кожаной обложкой, хранящей на себе следы огня, покрытой рубцами, истершейся по краю до белизны, без названия и автора. Отстегнув позеленевшие медные крючки, кликуша начала перелистывать страницы, невнятно бормоча:

— Полиамид… Полибактерин… Полибий… Поливак… Нет, раньше… А, вот — Поливанова Тамара Александровна, да?

— Н-нет, — пискнула Тамара. — Я по отчеству Павловна…

— Да помню я, — раздраженно перебила ее старуха. — Вот, нашла. Читай. Про себя. В смысле — не вслух.

Нагнувшись над чаровной книгой, девушка ожидала увидеть что-то вроде энциклопедической статьи, а вместо этого перед ней предстала лишь чистая бумага разворота.

— Здесь же ничего… — начала она, но кликуша снова перебила, гневно каркнув:

— Внимательно смотри!

Тамара всмотрелась. Желтоватая бумага, еле заметные трещинки, крапины какие-то… И вдруг все вокруг девушки замглилось, воздух потек, как патока, на мгновение глаза заволокло пеленой, а потом из нее проступили знакомые — и незнакомые сдновременно — очертания Среднерусской равнины и окружающих ее земель.

Узнаваемая блескучая змея Волги. «Здесь она зовется Волей-рекой», — прошептал в голове незнакомый голос. Другая змейка, убегающая на юг, — Днепр. Тамара тут же услышала, как голос шепнул: «До Припяти — Свитязь, а после — Славута». Реки поменьше, тонюсенькими прожилочками перевивающие малахит лесов, зеркальные пятна озер. Все это расчерчено ровными линиями путеводных плешей. И серыми лишаями — идеально круглые оспины Мертвых земель. Их оказалось неожиданно много, кое-где оспины сливались, занимая собой обширные пространства. Не нужно было сильно напрягать память, чтобы понять — большинство безжизненных территорий находились на месте крупных городов, центров промышленности. Уцелели буквально несколько десятков — Тверь, Смоленск, Псков, Муром, Рязань, но и они обезлюдели, как Москва. Люди селились поодаль от них, иногда именуя свои городища старыми названиями, как Нижний Новгород, Можайск, Казань или тот же Муром, иногда придумывая новые. Голос все шептал и шептал: «Приплешск, Первогород, Троереченское городище, Увальное городище, Сурское городище».

Вдоль путеводных плешей горстями коричневых зерен рассыпались деревни и слободки. Желтели убранные поля, на заливных лугах бродили стада, высились повсюду бородавки сенных стогов. Земля, ныне именуемая Россейщиной, была густолюдной, но только в сравнении с лесистой северо-восточной глухоманью и выжженными степями на юге. Впрочем, там тоже жили. Проследив взглядом ведущую на полночь плешь, Тамара увидела такие же обжитые районы, как и в центре. Вся бывшая Ленинградская область, Беломорье, Кольский полуостров пестрели полями, садами, курились дымками многочисленных поселений; морские берега обросли пристанями, над свинцовыми волнами белели паруса кораблей.

И восточнее, в Архангелогородчине, в земле Коми, в Пермской области, на Северном Урале оказалось неожиданно многолюдно. Тайгу проредили частые вырубки, всюду лежали поля, по рекам, торопясь успеть до ледостава, гнали плоты, по плешам бежали древесные кони, нагруженные товарами для поволжских, или, точнее, повольских

ярмарок.

Урал, ныне Опоясный камень, встал седой, замшелой громадой, ощетинился башнями городов, сдвинул густые туманные брови. Здесь мертвоземья почти не было, лишь на юге резали глаз знакомые серыепятна.

А вот Приуралье лежало в запустении. Поволжье превратилось в узкую зеленеющую полосу, а дальше от реки вольготно разлеглись полупустыни, сливающиеся в бывшем Ориенбуржье с настоящим песчаным морем, простирающимся к югу ивостоку насколько хватало глаз — до самых великих азиатских горных систем, до Алтая, Саян. Памира, Тянь-Шаня, Гималаев. Каспийское море обернулось исполинским солончаком, и белесые самумы вились над его просторами, неся смерть всему живому.

Западную Сибирь скрывала сизая мгла. «Здесь вечно стоят тучи. Идут дожди, гремят грозы, шумят ураганы, — шепнул голос. — А далее к восходу разлились хляби земные, ибо потаяла вечная мерзлота. Тайга умерла на корню, и новые растения и животные пришли на те земли. Люди почти не живут там, но пройдут столетия, высохнут болота, оживет земля и станет благодатнейшим краем».

Смутное беспокойство овладело Тамарой, и она стремительно перевела взгляд на запад. Белоруссия, испятнанная по северо-восточной границе мертвоземьем, съежилась, обросла пущами, притулилась к Россейщине, как воробьи жмутся к орлиному гнездовью. Украина подтянулась обжитыми территориями к северу, к лесам и горам, весь же центр и юг захватили пески. А еще южнее… Тамара едва не вскрикнула горестно. Черного моря не было. Совсем. И Азовского тоже не существовало. Вместо них от крымских скал и обрывистых берегов Тавриды разлеглось болото, смрадное, темное, сплошь поросшее камышом, рогозом и тростником. Поля цветущего лотоса выглядели на общем фоне как пятна белой плесени. «Черноболотище, — прозвучало в голове. — Моря больше нет».

Рядом белела раздвоенная вершина Эльбруса. Кавказ, весь в ожерельях водопадов, по колено утонувший в дремучих лесах, высился над Черноболотищем богатырской дружиной, закутавшейся в снеговые плащи. «А что дальше, на юг? Турция, Израиль…» — спросила Тамара, тщетно силясь пронзить взглядом клубящиеся по краю страницы облака. «Слухи ходят разные, но моя книга не может заглянуть так далеко». — «А Европа?» Голос секунду помедлил и ответил: «Смотри сама…»

И Тамара увидела. Польша, Чехословакия, Венгрия лежали пустыми, обезлюдевшими. Тут уже прошли первые снегопады, забелив поля и леса. По многочисленным круглым пятнам на месте городов Тамара поняла — здесь тоже падали ядерные боеголовки. Германия, Центральная Европа, Франция, Испания превратились сплошь в мертвоземье, засыпанное толстым слоем снега. От Итальянского сапога осталось только голенище, а на месте Сицилии рдела сквозь пепельные тучи незаживающая язва разлома. «Водородная бомба, — тише, чем раньше, произнес голос. — Земная кора не выдержала…»

Англию сковывали льды. Льдом была покрыта и вся Северная Атлантика. Здесь трещали морозы, и вьюга белым саваном укрывала Старый свет, павший жертвой собственного безумия.

«Гольфстрим теперь течет через Техасское море и Великоозерный пролив прямо в Гудзонское море, а затем на полночь, мимо Баффиновой земли, закатнее Гренландии. Он пересекает Северный полюс и восточнее Груманта падает в Белое море, упираясь в Канин Нос и остров Колгуев». — «Техасское море?!» «Оттуда били точечно, по местам скопления войск нашествия, — непонятно ответил голос. — Системы ПВО Большого Кольца уберегли Москву. У нас автоматика на командных пунктах РВСН сработала штатно, ответив массированным ударом. Вместо Восточного побережья США теперь цепь островов. Мир изменился». «Поэтому Европа замерзла, а у нас в Заполярье стало тепло?» — спросила Тамара. «Судьба карает за гордыню и глупость. Так-то, Томочка… — печально ответил голос. — А теперь самое важное…»