Пророк Темного мира
Шрифт:
— Птицы?
— Смерть крылатая, — содрогнувшись, ответил итер.
Вновь пришлось пробираться через руины, избегая открытых пространств, и пересекать проплешины между домами бегом.
— Счас свечереет — и хана нам. Ночью тут и часу не прожить. Раступа я. Безумок, — корил себя Бойша. Мыря только похмыкивал, пряча в бороде улыбку. Когда молодой итер в очередной раз принялся браниться, Тамара не выдержала:
— Перестань, пожалуйста! Завел бодягу — тошно слушать.
Бойша удивленно посмотрел на девушку, но нытье прекратил.
Тропы
— Если нам дальше к востоку надо, может, через метро попробовать? — предложила Тамара.
— Метро? — не понял итер.
— Ну, подземелья такие, по ним раньше поезда… железные повозки ходили. Неужели не знаешь?
— Какие подземелья? — Бойша постучал себя по голове согнутым пальцем. — Вода там. По самое горлышко все затоплено.
«А ведь и верно, — смекнула Тамара. — Грунтовые воды в случае остановки насосов в момент затопят все подземные коммуникации. Стало быть, все эти наши книги и фильмы о жизни людей после ядерной войны в системе метро основаны на весьма зыбком, и в прямом, и в переносном смысле, фундаменте».
— Еще час — и на ночлег встанем, — вдруг сказал, даже не сказал — распорядился молчавший от самой Красной осыпи Мыря. — Инда и впрямь туго придется.
Итер вскинулся, хотел, видимо, что-то возразить, но вместо этого Радостно хлопнул ладонью по прикладу автомата:
— Тропа! Вот она, родимая, куда упетлялась!
И Тамара увидела, что между груд обросшего мхом мусора, между Жестковыйного, колючего дурнотравья, между серых выкрошившихся стен и впрямь вьется дорожка, обросшая обычной тимофеевкой да Мятликом. Среди мрачных развалин она будто бы светилась мягким зеленым светом, манила, звала в далекие и наверняка счастливые далека.
— Добрые чары, — принюхался Мыря. — Добрые — и знакомые, что ль?..
Наверное, здесь и впрямь было какое-то колдовство. Залишаенный, переломанный древопадом, пересыпанный каменным прахом, бурьяном проросший, утонувший во мхах древний город у жилища кликуши вдруг словно сбросил с себя груз столетий, поднялся в полный рост, стряхнув с бетонных плеч сор и мерзость запустения.
Дома стояли под крышами, в окнах поблескивали грязные, но целые стекла. Крапивы стало меньше, да и была она тут пониже да пожиже. Исчезли заросли кустов, деревья высились стройные, с полными, живыми кронами. В воздухе разносилось гудение шмелей, и, глянув под ноги, Тамара увидела розовые цветы клевера, усыпавшие все вокруг.
Сам Круглый дом, бывший, видимо, во время оно каким-то торговым центром, возвышался на открытой лужайке, когда-то наверняка заасфальтированной. Окна нижних этажей оказались заложены кирпичом, над плоской крышей вился дымок. Из открытой двери навстречу путникам вышла… кошка. Обыкновенная трехцветная мурка с разорванным ухом и бабочкой усов вокруг лукавой морды.
— Кис-кис-кис! — позвала кошку Тамара. Та, услышав чужой голос, сердито натрющила губы и проворно юркнула за дверь.
— Тяжелая она, — пояснил Мыря. — Никого, кроме
И тут до их слуха долетели слова, сказанные, казалось, не громко, но эхом отозвавшиеся по всей лужайке:
— Поднимайтесь. Время дорого. И дверь заприте.
…Таких старых людей Тамара не видела никогда. Истончившаяся до прозрачности кожа, кисея бесцветных волос на голом черепе, покрытом проплешинами. Бугры суставов на скрюченных веточках пальцев, синие ногти, согнутые, каменные. Глаза, ушедшие во впадины черепа, как улитки в раковины. Лицо из одних морщин, крюком нависший над темным провалом безгубого рта нос.
Одежда старухи тоже была старой, ветхой. Рыжая шубейка с вытертым на локтях мехом, темно-зеленая долгая юбка, войлочные опорки на ногах. Хозяйка Круглого дома сидела на низенькой скамеечке посреди светлого зала, пустого и невозможно чистого после заросшего по самую маковку грязью города, а вокруг нее расхаживали, терлись о ноги, сидели, лежали не менее десятка кошек. Пахло странно — глаженым бельем и почему-то земляникой.
Бойша низко, в пояс, поклонился, Тамара тоже склонила голову перед кликушей. Старуха молчала, рассматривая гостей. Мыря подтолкнул своих оробевших спутников, вышел на средину зала. Некоторое время они с хозяйкой буравили друг друга взглядами, наконец незнать произнес свое любимое:
— Вот, значит, оно как…
— Чужой век заедаю, — надтреснуто проблеяла старуха голосом, не имевшим ничего общего с тем раскатистым гласом, что они слышали на лужайке.
— Тяжко?
— Ты знаешь.
— Что ж не уйдешь? Воли нет?
— Преемницы. — Старуха уперлась руками в колени, медленно, с трудом, поднялась со скамеечки. Тамара услышала, как щелкают, трещат износившиеся суставы. — Да вас вот ждала…
Домовой вздохнул:
— Кабы знать… Надежда-то есть?
— Она всегда есть.
Старуха, клюкой отодвигая с дороги кошек, прошаркала к темному кособокому шкафу, со скрипом открыла дверцу.
— А она не подойдет? — спросил Мыря, глядя в горбатую спину старухи.
— Она — нет. У нее другая судьба.
«Это они про меня, что ли?» — не поняла Тамара.
С трудом сняв с полки шкатулку из полированного дерева. Хозяйка Круглого дома повернулась к гостям:
— Эй, молодец, прими-ка…
Бойша, опустив на пол мешок, прислонил к стене автомат и бегом бросился исполнять просьбу кликуши.
— А ты, Томочка… — Голос старухи пресекся, в горле заклекотало. Она затрясла головой, ухватилась за плечо взявшего шкатулку Бойши, всхлипнула, но быстро пришла в себя. — Ты столик пододвинь. Вон тот, треногий. Он легонький.
Ничего не понимающая, но тоже вдруг ощутившая небывалое волнение Тамара подхватила невесомый пластиковый столик, утвердила его возле скамеечки. Старуха села, жестом показал Бойше, куда поставить шкатулку, сняла с шеи цепочку с ключом. Скрежетнул замочек, откинулась крышка. На столик легли потрепанная книга, блюдце с золотистой каемкой и желтое яблоко.