Пророк Темного мира
Шрифт:
— О судьбе?
— Да, да. — В голосе верховного итера послышалось раздражение. — Судьба, фатум, рок, провидение — не поддающаяся никакому анализу и не имеющая четкого определения вещь. Вот, извольте, я специально выписал…
Нарук вытащил из нагрудного кармана халата лист бумаги, развернул и прочел, поглядывая время от времени на Тамару:
— «Судьба — это универсалия культуры субъект-объектного ряда, фиксирующая представления о событийной наполненности времени конкретного бытия, характеризующейся телеологически артикулированной целостностью и законченностью; философско-мифологическое
«Вот что ему от меня нужно, — поняла Тамара. — Не просто утерянные знания. Не только определения, теоремы, формулы и данные. Он хочет понять, в каком направлении нужно двигаться. Н-да, а ведь в этом я едва ли смогу ему, им всем, помочь…»
Она ответила не сразу, постаравшись подобрать такие слова, которые не обидели бы старика.
— Господин нарук… э-э-э… в некотором роде судьба — всего лишь цепь событий, предопределенных рядом действий. От того, какие это действия и кто их производит, и зависит судьба как отдельного человека, так и всего человечества в целом.
— А как же быть с высказыванием мудреца Плавта? — Нарук торжествующе выхватил из кармана еще одну бумажку, не по возрасту ловко развернул ее и прочел: — «Судьба лепит и мнет, как ей заблагорассудится». Как ей, слышите — ей, судьбе, заблагорассудится!
— Ну, если в ход пошли цитаты, — пожала плечиками Тамара, — извольте. Вот вам высказывание не менее, как мне кажется, мудрого человека — Платона: «В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и все, что угодно, но только не себя самих».
Заглянув в бумажку, нарук улыбнулся самой доброжелательной улыбкой и процитировал в ответ:
— «Согласного судьба ведет, несогласного тащит насильно». Сенека. Опять же, заметьте, судьба ведет и тащит. Человек ничего не может изменить.
— «Случайностей ведь нет. Что кажется подчас лишь случаем слепым, то рождено источником глубоким. Влеченье сердца — это голос рока», — отчеканила Тамара. — Это написал Шиллер. И… господин нарук, давайте оставим этот бессмысленный спор.
— Конечно, конечно, — заулыбался старик, убирая свои выписки обратно в карман. Было заметно, что он очень доволен тем, что первой сдалась его визави.
Отпив глоток вина и заев его наудачу ломтиком чего-то пронзительно-желтого, Тамара переждала чудовищно кислое послевкусие и предложила:
— Поговорим лучше о делах насущных. Мне довелось попутешествовать по… Господи, у меня язык не поворачивается называть Россию Россейщиной! Так вот — я в шоке. То, что произошло с нашей страной, с людьми, с обществом, — это худший вариант развития событий. Массовый деграданс, помноженный на массовую же пассивность. И в этой ситуации мне как человеку разумному, как женщине, как офицеру, наконец, видится необходимым вмешаться. Без движения нет жизни! А у вас в этой Россейщине
Согласно опустив веки, нарук сделал знак менесам, и те быстро и умело поменяли сервировку, накрыв стол для десерта.
— Детальный план грядущих преобразований мы разработаем позднее, — вдохновенно рассуждала Тамара. — Сейчас мне важно ваше принципиальное согласие. В истории нашей — и вашей, кстати, — страны не раз были случаи, когда небольшая, но идейно сплоченная и дисциплинированная группа людей меняла ход истории…
Тамара не договорила — прямо перед девушкой возникло, словно по волшебству, блюдо с чем-то розово-белым, восхитительно пахнущим клубникой и корицей. Воспользовавшись паузой, нарук глубокомысленно закатил глаза и произнес лишенным эмоций голосом:
— Если поднять все рода, живущие свободно, послать весть во все лабы, привлечь одиночек, мы сумеем выставить не более десяти тысяч простых итеров, менесов же — половину от этого числа. Огнестрельного оружия у нас хватит едва ли на две тысячи. А тот же можайский князь только в дружине имеет втрое больше. Конечно, дружина его раздроблена на гарнизоны, стоящие в городищах и посадах. И тем не менее…
— При удачном ведении войны можно разбить дружину по частям, — быстро сказала Тамара, с трудом отводя взгляд от клубничного чуда на столе. Нарук грустно усмехнулся и тут же стер улыбку с губ.
— Вы забыли об отношении чистунов к итерам. Мы не возьмем ни одного городища — население поднимется до последнего человека. Ополчение задавит нас.
— Вы боитесь чистунов? По-моему, они вроде амишей, безвредные полудикари…
— Но их в сотни раз больше, чем нас!
— Хорошо, а технологии? — Тамара возбужденно взмахнула рукой. — Вы же итеры! Давайте создавать оружие — пушки, ружья, пулеметы, гранаты… ракеты там, я не знаю, броневики!
Старик устало провел сухой ладонью по лицу.
— Да, мы — итеры. Хранители древних знаний. Хранители! Пушки, ружья… Даже я плохо представляю себе все, что необходимо Для их производства. Металл, порох, а стало быть— заводы, рудники. Промышленность, одним словом, ведь так?
Тамара кивнула.
— Это не удастся сохранить в тайне. Так вот: едва только мы заложим первый завод по производству пушек или ружей, на нас ополчатся ВСЕ жители Россейщины! Все, понимаете? Заветы Всеблагого Отца чтятся свято, за этим пристально следит Человек-Без-Имени. Поднимутся князья, степь, вечевые городища, крепостеграды Опоясного камня. Нас просто вырежут…
Замолчав, старик какое-то время смотрел то ли в пол, то ли в себя. Тонкие фиолетовые губы шевелились, испещренная пятнами голова вздрагивала. Тамара ощутила жалость к этому человеку — владыке гонимых, предводителю немощных, вождю тайного племени, главной заботой которого было лишь выживание его подданных. Итеры декларировали своей главной задачей охранение знаний, но хранить-то, по сути, нечего. Все уничтожено, сожжено, разрушено, перемолото, утоплено, захоронено под слоями земли и времени.