Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)
Шрифт:
Семен Раич не был выдающимся писателем (хотя его стихи, переводы, издания вошли в качестве неотъемлемой части в русскую литературу 1820-1830-х годов). Но столь же несомненно, что Раич сыграл выдающуюся роль как литературный деятель, как своего рода инициатор, родоначальник целого периода в развитии русской литературы и, шире, культуры. Те черты его характера и его отношения к искусству и культуре, которые оказали плодотворнейшее воздействие на юного Тютчева ярко проявились и в его взаимосвязях со множеством молодых писателей, ученых, мыслителей, начавших свой путь на рубеже 1810-1820-х годов.
Тютчев высоко ценил своего наставника-друга. Он посвятил ему два из
...Ты рассек с отважностью и славой
Моря обширные - своим рулем,
И днесь, о друг, - спокойно, величаво
Влетаешь в пристань с верным торжеством.
Скорей на брег - и дружеству на лоно
Склони, певец, склони главу свою
Да ветвию от древа Аполлона
Его питомца я увью...
Поводом для второго стихотворения, написанного Тютчевым через три года, послужила защита Раичем магистерской диссертации. Здесь Тютчев как бы делает смотр стремлениям и делам Раича, говоря в том числе и об его участии в деятельности Союза Благоденствия:
Как скоро Музы под крылом
Его созрели годы
Поэт, избытком чувств влеком,
Предстал во храм Свободы...
Стихи завершает многозначительная строфа:
Ум скор и сметлив, верен глаз,
Воображенье - быстро...
А спорил в жизни только раз
На диспуте магистра.
Раич, очевидно, очень дорожил этим посланием; через пять лет, когда Тютчев уже служил за границей, оно было опубликовано в журнале "Атеней", который издавал близкий Раичу профессор Московского университета М. Г. Павлов. Трудно сомневаться в том, что стихи передал в журнал сам Раич; кстати сказать, он был чужд какой-либо нескромности, и стихотворение появилось в журнале с заголовком "К NN", а не "К Раичу".
В последней строфе девятнадцатилетний Тютчев говорит о том, чем он, надо думать, особенно дорожил: "Ум скор и сметлив, верен глаз, воображенье быстро".
Иван Аксаков передавал воспоминания знавших юного Тютчева людей: "Все свойства и проявления его детской природы были окрашены какою-то особенно тонкою, изящною духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился он необыкновенно успешно... Уже и тогда нельзя было не заметить, что учение не было для него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания".
В том, что Тютчев с самых ранних лет, как сообщает Иван Аксаков, "постоянно расширял кругозор своей мысли и свои познания, которым так дивились потом и русские, и иностранцы", не было и тени какого-либо искусственного напряжения: "Он только свободно подчинялся влечениям своей, в высшей степени интеллектуальной, природы. Он только утолял свой врожденный, всегда томивший его умственный голод".
Так, в частности, "Тютчев обладал способностью читать с поразительною быстротою, удерживая прочитанное в памяти до малейших подробностей, а потому и начитанность его была изумительна... Эту привычку к чтению Тютчев... сохранил до самой своей предсмертной болезни, читая ежедневно... все вновь выходящие сколько-нибудь замечательные книги русской и иностранной литератур, большею частью исторического и политического содержания".
Человек, который был близким другом Тютчева позднее, в пору его тридцатилетия, притом, человек, сам обладавший страстью к
Когда Тютчеву не было еще и семнадцати лет, М. П. Погодин (ему тогда было уже около двадцати) записал в своем дневнике: "Ходил в деревню (Троицкое под Москвой.
– В.К.) к Ф. И. Тютчеву, разговаривал с ним о немецкой, русской, французской литературе, о религии, о Моисее, о божественности Иисуса Христа, об авторах, писавших об этом: Виланде, Лессинге, Шиллере, Аддисоне, Паскале, Руссо". К этому необходимо добавить, что позднее Погодин, движимый уязвленным нравственным чувством, каялся в том же дневнике: "Тютчев дал мне недели две тому назад воспоминания Шатобриана и спросил, прочел ли я. Я, не принимавшись за нее (книгу. В.К.), но совестясь, что она лежит у меня долго, отвечал да, что она мне понравилась и пр. ...Еще он сказал, что ему не нравится смерть Элоизы у Руссо, я, не читав ее, сказал да..."
Из этого естественно сделать вывод, что и во время первой описанной Погодиным беседы о многочисленных книгах говорил о существе дела главным образом Тютчев, а сам Погодин в большей мере "поддакивал".
Чрезвычайно рано сложились у Тютчева и навыки литературного труда. Как уже говорилось, Раич свидетельствовал, что "по тринадцатому году он переводил уже оды Горация с замечательным успехом". Ранние тютчевские переводы не сохранились, но до нас дошло написанное именно "по тринадцатому году" стихотворение "На новый 1816 год", в котором о завершившемся годе сказано:
Как капля в океан, он в вечность погрузился!..
О Время! Вечности подвижное зерцало!
Все рушится, падет под дланию твоей!..
Сокрыт предел твой и начало
От слабых смертного очей!..
Пустынный ветр свистит в руинах Вавилона!
Стадятся звери там, где процветал Мемфис!
И вкруг развалин Илиона
Колючи терны обвились!..
Конечно, стихи эти пронизаны отзвуками поэзии Ломоносова, Державина, молодого Карамзина. И все же пет сомнения, что для двенадцатилетнего автора начала XIX века такие стихи были редкостным достижением. Естественно предположить, что в самом ближайшем будущем автор этого стихотворения должен был стать настоящим поэтом. Однако развитие Тютчева оказалось значительно более сложным. Он действительно стал поэтом лишь через полтора десятилетия. До конца 1820-х годов он сочинил всего несколько стихотворений (не считая переводов), которые к тому же в большинстве своем представляли собой так называемые "стихи на случай" (то есть являлись стихотворными откликами на какое-либо событие или явление).
Тютчев явно не торопился стать поэтом, - несмотря на то, что первые же его опыты встретили самый благоприятный прием. Именно стихи "На новый 1816 год", по-видимому, попали в руки поэта (создателя славной песни "Среди долины ровныя...") и университетского профессора Мерзлякова, и он прочитал их в Обществе любителей российской словесности при Московском университете. Юный стихотворец был сразу же избран сотрудником общества. Позднее, в начале 1819 года, в печатных "Трудах" общества появилось тютчевское вольное переложение "Послания Горация к Меценату..."; Тютчеву в то время исполнилось всего лишь пятнадцать лет. Предание донесло до нас, что "это было великим торжеством для семейства Тютчевых и для самого юного поэта". Вслед за тем в университетских изданиях были напечатаны еще три переводных и одно оригинальное стихотворение Тютчева.