Пророк

Перетти Фрэнк

Все – даже Дин – посмотрели на Лесли, ожидая ответа на этот серьезный вопрос. Лесли заранее решила быть предельно откровенной.

– Ммм... положа руку на сердце... учитывая нынешнюю обстановку в отделе новостей, я не особо рассчитываю на то, что эта информация будет использована должным образом или даже вообще замечена. – Потом она поспешно добавила: – И мы с Дин говорили о том, необходимо ли предать все случившееся гласности и имеет ли это для нас значение или нет. И мы пришли к единому мнению, что в действительности это не имеет значения. Я хочу сказать... одно время я считала историю Энни хорошим материалом для сюжета. Потом, когда сюжет вышел в эфир, я горько пожалела об

этом. Вероятно, если картина достаточно прояснится и обстановка на телевидении станет нормальной, впоследствии мы сможем сделать что-нибудь по данной теме, но сейчас нас интересует другое. По-настоящему меня сейчас интересуют Дин с Максом. Мы начали с ними одно дело, и я хочу довести его до конца. – Она взглянула на Дин, передавая ей слово. Теперь заговорила Дин:

– Доктор Деннинг, мы с мужем должны жить своей жизнью, растить наших детей и заниматься нашими делами – итак будет всегда, независимо от того, покажут нас когда-нибудь по телевидению или нет. Мы потеряли дочь и хотим знать почему. Если никто, кроме нас, никогда не узнает о том, что с ней случилось, то по крайней мере мы будем знать. Именно этого мы и хотим – на худой конец.

Казалось, доктор Деннинг был удовлетворен услышанным, хотя все еще сохранял обеспокоенный вид.

– Очень трудно заставить людей видеть действительность в истинном свете, правда? Лесли кивнула.

– Безусловно. Все мы сталкиваемся с этой трудностью. Даже самый беспристрастный репортаж не удовлетворит пристрастного зрителя – и порой ты не можешь выиграть, что бы ты ни делал.

Деннинг рассмеялся.

– Ну, профессия медика – не исключение, позвольте вам сказать. Предположительно мы должны быть объективными профессионалами, опирающимися единственно на опыт, но и мы не застрахованы от предвзятости. Некоторые вещи мы хотим знать, а некоторые – нет. Некоторые факты наши коллеги признают, а некоторые признавать не желают. Одним из условий выживания для представителя нашей профессии является умение правильно обращаться с особого рода информацией. Таковы правила.

– Как, например... – решилась Лесли.

– О неудачных абортах говорить не принято. О своих коллегах, делающих тайные аборты в клиниках, говорить не принято. О неспециалистах, делающих аборты вместо опоздавшего на операцию специалиста, говорить не принято. О рецептах, выписанных неспециалистами на бланках, заранее заверенных подписью специалиста, который вообще отсутствовал на рабочем месте, говорить не принято. Об антисанитарных условиях, преступной поспешности при проведении операций, о мелких нестыковках там и сям, которые допускаются ради экономии времени и увеличения заработка, говорить не принято. – Теперь голос Деннинга звучал расстроено. – Потому что если ты начинаешь говорить об этом, ты превращаешься в противника абортов. Ты заклеймен. Ты проводишь неправильную политику. И ты больше не входишь в круг уважаемых профессионалов. – Он посмотрел на Лесли внезапно заблестевшими глазами. – И знаете, вот сейчас, когда я сижу здесь и разговариваю с репортером – с репортером! – я чувствую себя в полной безопасности. Я знаю, что могу рассказать вам множество леденящих душу историй, одну за другой, но вы не станете предавать их гласности, а если попытаетесь... что ж, мы уже видели, чем кончаются подобные попытки.

Несколько мгновений Лесли молчала, не находя ответа. Потом наконец ответила, очень тихо:

– В настоящее время не могу не согласиться с вами.

– Одним словом, – со вздохом заключил Деннинг, – все мы сели на поезд своей профессии, и он везет нас куда хочет – и мы подчиняемся правилам, поскольку не хотим, чтобы нас вышвырнули прочь.

– Как, например, вас? Деннинг кивнул.

– Да.

Вы знаете, сколько связанных с абортами случаев ежемесячно проходит через больницу «Вестлэнд Мемориал»?

– Сколько?

Деннинг пожал плечами.

– Не знаю. Никто не знает. Спросите в архиве – и вам ответят пустым взглядом. Поройтесь в историях болезни – и вы обнаружите там туманные записи. Таков заведенный в больнице порядок, и вы либо подчиняетесь ему, либо долго там не задерживаетесь. – Он немного помолчал, пытаясь справиться с волнением, а потом сказал Дин: – Насколько мне известно из личного опыта и из того, что я видел на отделении патологоанатомии, ваша дочь Энни была лишь одной из множества за последние несколько лет.

Дин мрачно кивнула. Она не удивилась.

– Но кому есть до этого дело? – повторил Деннинг.

– Нам, – с благодарностью сказала Дин. – И мы очень вам признательны.

Деннинг смиренно улыбнулся.

– Что ж, просто ваш муж и его друг, тот пожилой человек...

– Джон Баррет – старший, – сказала Лесли. – Отец Джона Баррета, телеведущего новостей Шестого канала. Деннинг удивился такому странному известию.

– Интересно, как старик ладит со своим сыном?

– Они... не очень хорошо ладили, разумеется. Деннинг заметил, что Лесли сделала ударение на глаголе прошедшего времени.

– О? Баррет – старший умер? Лесли кивнула.

– Погиб несколько недель назад в результате несчастного случая на складе.

Деннинг заговорил чуть медленнее, из почтения к памяти покойного.

– Очень печально слышать это. – Он вспомнил о своем опыте общения с Джоном Барретом – старшим и улыбнулся. – Он не растворялся в общей массе, во всяком случае, в больнице. Было так удивительно – знаете, словно глотнуть свежего воздуха – встретиться с человеком, чей образ мысли столь резко отличается от образа мысли людей, с которыми я работаю изо дня в день. Думаю, именно поэтому я пошел на такой риск. Как я начал говорить, мистер Брювер и мистер Баррет поймали меня в нужный момент. Я уже был достаточно разочарован и расстроен необходимостью покоряться воле преобладающих ветров в той больнице и обрадовался возможности сделать что-нибудь, хоть один раз, для успокоения совести. Я никогда не лгал в заключениях о вскрытии и записывал все, что обнаруживал. Но я знал правила плюс официальный закон, запрещающий доводить до сведения родителей любую информацию, связанную с абортами, – поэтому мирился с ними. А если кто-нибудь за моей спиной пытался тайком заглянуть в медкарту в поисках какой-то информации, что ж...

– Но насколько я поняла, вас все равно выгнали, – сказала Лесли.

– Полагаю, да. Никаких записей об этом нет, и никто этого не признает, но... – Он взглянул на Дин. – Пожалуйста, не вините вашего мужа. Думаю, он поступил правильно, подняв тогда шум в клинике и потребовав ответа на свои вопросы, но...

– Он навлек на вас неприятности, – сказала Дин. Деннинг кивнул.

– Да, меня вычислили в два счета, вот и все. Я не считал, что доношу на своих коллег, но у них было другое мнение.

– А доктор Лоуренс, гинеколог, занимавшийся случаем Энни? – спросила Лесли. – Полагаю, он проголосовал за ваше увольнение?

– Безусловно. И вам небезынтересно будет узнать, что доктор Лоуренс и доктор Хьюронак – хорошие друзья.

– А кто такой доктор Хьюронак? – спросила Дин. Деннинг усмехнулся себе под нос.

– Вот видите, как мало знают люди? Доктор Майкл Хьюронак производит большинство абортов в Женском медицинском центре. Практически все операции проводит он, работает там шесть дней в неделю. Улавливаете связь? Рыбак рыбака видит издалека, а третий лишний должен держаться подальше.