Прорвать Блокаду! Адские Высоты
Шрифт:
– Смотри!
Сквозь лед слез она увидела гигантский ров, наполовину заполненный людьми. Здесь были разные. Завернутые, как мама, в простыни, голые без всего, как в бане, вытянутые и скрюченные, молодые и старые, мужчины и женщины. С одного края лежали обрубки и осколки людей – мешанина из рук, ног, голов и туловищ.
Прямо под ногами.
Вытянутая, белая до голубой прозрачности чья-то рука тянулась к Вике, словно пытаясь выбраться из котлована. Словно пытаясь вернуться к жизни. Словно крича ей, ругачему дядьке,
Но бойцы, один за другим, постепенно складывали тела в штабели, а из других штабелей в длинную яму, над которой замер, подняв руку с ковшом, экскаватор, похожий на древнего динозавра.
– Здесь мы твою маму похороним. Документы на нее есть?
Вика помотала головой. Она совсем забыла, что человеку нужны документы даже после смерти.
– А зовут как?
Вика ответила.
– Петрович! Запиши! А ты… Домой иди, девочка. Иди домой.
И опять матерно заругался на кого-то.
Почему-то Вике захотелось прыгнуть в эту яму и лечь там, прижавшись телом к телам ленинградцев, умерших, но живых, тамошних, но здешних, уснувших, но…
Но ее толкнули, сунули в руки веревочку от санок, как-то внезапно полегчавших, и отправили домой.
Она шла между длинных людских штабелей, и каждый шаг ее слабел. Обледенелые лица мертвых людей смотрели на нее со всех сторон. Они тянули к ней руки. Пытались выбраться, высовывая голые пятки, на которых не таял снег.
Она не могла отсюда уйти. Она чувствовала, что ее место здесь. Словно эти штабеля, ее мама, та рука – вцепились в нее и не давали уйти.
Когда она вышла к сортировочной яме, вдруг поняла, что не спросила у ругливого, где похоронят маму. Как она ее будет искать здесь? Куда она будет приходить? Почему она жива, когда все мертвы?
Вика бросила санки прямо на дороге и пошаркала обратно.
Но дойти не смогла.
Просто упала на снег, вытянув руки вперед, словно боец в атаке.
Она просто тянулась к маме.
Линия сердца
(Апрель – май 2011)
День четвертый
После завтрака идем нарушать закон. Мать со своими на Гонтовую Липку. Юра туда же. Двух своих бойцов-пэтэушников с нами отправил. Посмотреть, как матерые работают.
А погода жуткая. Ровно осень – низкие тучи несутся с запада. Такое небо у меня почему-то ассоциируется со сценой из фильма «Александр Невский». Нет. Не из новой поделки, а старого шедевра. Это когда псы-рыцари свиньей атаковали нас.
Ну, псы свое получили, и тучи когда-нибудь закончатся.
Идем по полю в сторону железной дороги и станции «Апраксин бор».
Слева – огромная яма, будто копали экскаватором. Рядом с ямой бомба. ФАБ-500. Только почему-то пустая. В смысле, нет ни тола, ни взрывателя.
Некогда нам на всякие железяки любоваться.
Правда, пэтэушники Юрины побежали фотографироваться. Да пусть их. Детишки…
Когда-нибудь им это надоест. Мне же надоело!
Юди подходит ко мне и спрашивает:
– Ты чо, срань старая, молчишь?
– Думаю.
– Опять про меня хрень всякую напишешь, сучка бородатая?
– А ты как думал…
– Правильно. Пиши. А то забывается.
А потом ветер и легкий дождь. Слезами на очках.
На поле вышли гуськом. Потому как впереди Васька со Степкой со своими охрененно крутыми минаками. Сколько такие стоят? В смысле аппараты, а не Васька со Степкой. Много такие стоят.
Рублей шестьдесят, наверное. В смысле, шестьдесят тысяч.
Ну…
Понеслась.
Мы идем по полю за парнями, свистящими своими крутыми аппаратами. Идем навстречу ветру, секущему тебя плетьми воды.
Очки постоянно приходится протирать. Ни черта не видно. В конце концов снимаю их и прячу в карман пуховика.
Там, где Васька или Степка останавливаются и начинают крестить невидимыми щупальцами минака землю, – определяя место залегания – кто-то из нас останавливается и начинает копать.
Один, другой, третий…
Минометка, цинк с лентами для «максима», гнутая трехлинейка…
Мне опять достается «семь-шесть», прошедший через ствол. И я опять, пытаясь его выдернуть из земли, влупливаю со всей дури ему по башке – по взрывателю. Почему-то он опять срабатывает. Хорошие у меня ангелы-хранители. Добрые и сильные. Сильные – это точно. Гитлера в свое время заломали. Неужто меня от какого-то снаряда не спасут?
Грязно матерюсь и иду дальше.
Через полчаса все заняты своим делом. Кроме меня и Буденного. Мы закуриваем в очередной раз. Кажется, уже раз пятый за эти полчаса – нормально покурить не успеваем. Дождь убивает огонек сигареты. Руки замерзают. Зажав сигарету в кулак, немножко греемся. Заодно согреваем и внутренности из фляжки.
Говорят, что это алкогольное тепло – субъективная штука. Что на самом деле организму холодно. Да пофигу на организм. Главное, чтобы мне теплее было.
В этот момент Степка вдруг подает голос из-за спины:
– Кто бойца поднимать будет?
Мы оглядываемся.
Степка остановился на звуке минака. И пока мы стояли – поднял сначала диск «Дегтяря», а рядом лопатку саперную. А из-под лопатки торчит бедренная кость.
– Я! – орем мы оба с Буденным и бросаемся к костям.
Время останавливается. Исчезает ветер. Замирает дождь. Есть только ты, нож, лопатка и боец. Степка уходит дальше.