Прорвемся, опера! Книга 2
Шрифт:
Если это поможет, значит, Кирилл сделал мне хорошую услугу, ведь кинжал-то официально потерян, и я пока могу не приобщать его к делу, а придержать при себе. В любом случае, эту возможность я не упущу.
Посмотрим. Пока я поднялся наверх, в наш кабинет. Сегодня здесь всё наше отделение. Сафин сидел на подоконнике и курил в форточку, попутно читая какие-то бумаги. Раз Шухов уехал, то Руслан, как его зам, у руля полноценно, и на нём сегодня висел весь уголовный розыск.
— Думал, ты на сегодня пропал, — я потрепал Толика
— Не, вечером уйду, — он хитро заулыбался и кивнул на стул. — Падай давай, хавать будем, тебя и ждём.
— Я и говорю, — подал голос Василий Иваныч. — Раз Паха там, подождать надо. А эти, ненажорные, всё бы сожрали в одну каску. Куда только лезет? Глистов бы потравили, что ли.
— Сам-то чуть всё не съел, — сказал Якут, протирая очки. — Я бы не пришёл, ты бы всю тару опустошил, знаю я тебя.
— А откуда это? — я показал на батарею пузырей, стоящих на шкафу. Этикетки яркие, выпивка явно недешёвая.
— Наши сегодня накрыли точку, где бухлом торговали нелегально, — пояснил Сафин, отвлекаясь от бумаг. — Продукцию для экспертизы изъяли, и вот, это самое, дальше сам понимаешь, у нас же много экспертов в этом деле.
— Весь отдел — одни эксперты, — добавил Якут, хлопая двумя пальцами по боковой поверхности горла. — Каждую пятницу экспертизы проводят. Тщательно.
— Вот со всем отделом и поделились, чтобы каждый заключение выдал. А Толян хавки принёс. У него деваха, оказывается, в кафешке у рынка работает.
— Вот я к ней и заходил, ты её видел, Паха, — сияющий Толик подошёл к шкафу и достал оттуда красный пакет, едва не рвавшийся от веса содержимого. — Набрал у них с кухни всего, что осталось.
— Объедки нам принёс? — Устинов строго посмотрел на него.
— Какие объедки, Василий Иванович? — Толян грохнул пакет на стол. — Что на кухне осталось со смены, они это всё домой уносят, чтобы не выбрасывать. А объедки с тарелок — это другое дело. Туда, оказывается, наш, Ермолин ходит, вот он эти объедки берёт курям своим, и скорлупу от яиц просит не выбрасывать.
Сан Саныч уселся рядом со столом, глядя на Толю жалобным просящим взглядом. Он с самого начала, как мы вошли, косился на этот шкаф, а теперь, когда всё открылось, едва держался от нетерпения.
— Сладкое ему только не давай, — предупредил я. — И кости мелкие не надо. Особенно трубчатые.
— Зачем кости? Мы ему курочку дадим, тут мясо есть.
— Мясо можно… Василь Иваныч, — я повернулся к Устинову. — Ты говорил, какой-то алкаш чуть гараж Рудакова не сжёг. А ты его видел? Поймали?
— Не, убёг, зараза, — он махнул рукой.
— А почему ты решил, что алкаш?
— Окурок в сухую траву бросил, — Василий Иваныч пожал плечами. — Походка нетвёрдая, следы остались, я смотрел с фонариком. И соседи видели, что пьяный шёл мимо этого места.
— А не поджог ли это был? — уточнил я.
— Тогда бы надёжнее поджигали,
— Понял.
Я подошёл к столу Толика, где раскладывали припасы, там еще покоились оперативно-поисковые дела, почти починенный видик и несколько кассет в картонных коробках. На самой верхней был изображён суровый Кашпировский с микрофоном. Внизу была приписка: «При перезаписи кассета теряет свои лечебные свойства».
— Сегодня и пиратов накрыли, — Сафин хмыкнул. — Контрафакт продавали и порнуху немецкую толкали.
— А толку теперь от неё? — Устинов засмеялся, взяв в руки кассету. — Перезаписали же, лечебной силы больше нет.
— Да там на самом деле порнуха. Кашпировский только для отвода глаз.
— А! Тогда есть!
Еда была рассортирована прямо по целлофановым пакетам, в них мы и разложили на столе салаты, пюре, котлеты, плов и куски куриного шашлыка. Устинов между тем придирчиво выбирал, какую бутылку открыть. Ещё в пакетах нашлась нарезанная колбаса, причём недешёвая, сырокопчённая, сыр, булочки, половина батона и пирожное, похожее на Наполеон.
— Вот, Толя, я вот сразу понял, что ты человек неглупый, как тебя увидал, — Якут окинул взглядом стол. — Только умный человек такую подругу себе заведёт, которая деликатесами снабжает.
А мой взгляд упал на газету, лежащую на подоконнике. Это наша, местная, а на главной странице были фото с хорошо знакомой мне обстановкой. Я шагнул ближе.
— Ты бы лучше после обеда посмотрел, — Якут заметил, куда я смотрю. — Хотели тебе показать сегодня.
— Это тот журналюга тогда сфоткал, — узнал я снимок подъезда. — Когда Верхушина убили, а я Кузьмина застрелил.
Я взял шершавую газету. На снимке лестница и тело, накрытое простынёй. Заголовок громкий и удачный: «Ментовские войны в городе!». Ниже писали более мелким шрифтом: «Оперативник милиции застрелил бывшего коллегу, подвергнув опасности жизни горожан».
Ещё ниже шло фото из квартиры Рудакова и его кресло в центре комнаты, в котором я и нашёл тело Верхушина. Снимок чёрно-белый, вот и кровь на кресле чёрная. «Что же такого накопал следователь прокуратуры, за что его убрали?» — вопрошала заголовком газета.
Значит, журналюга заходил туда уже после того, как мы ушли. Видимо, подкупил кого-то, там же была бумажка наклеена, печать на двери.
— Вот за это руководство будут иметь особенно сильно, — сказал Сафин и сурово посмотрел на Толика, который разливал выпивку. — Толя! Ну ты чё? У тебя чё, в руках мухи е**ся? Чё они трясутся? Пролил же, не видишь? Эх, молодежь-на…
— Да я случайно, — оправдывался тот.
— Газета Кросса, — я посмотрел на название и положил на место. — И что это он решил такое в тираж пустить? Ему хвост прижали, он начал вонь поднимать в своих СМИ?