Прорвёмся, опера! Книга 4
Шрифт:
– Ладно, посмотрим. Благодарю.
Я отключился и набрал прокуратуру, но в кабинете следователей никто не отвечал.
А допрос свидетеля тем временем продолжался.
– А что ты там делал, на заправке? – подал голос Устинов.
Он сидел и точил карандаши новым ножом, причём, судя по горке строганных щепок перед ним, он решил наточить вообще всё, что только нашёл у нас в кабинете. Трезвый, даже не с похмелья – хорошо мы его на рынке ждать не стали.
– Так это самое, – дальнобой засмущался. – У меня же это самое…
– Геморрой? – предположил Василий Иванович. – Так и скажи. Чё ты стесняешься, все свои!
– Не, грыжа у меня! – прокричал дальнобой. – На корточках-то не могу срать… ой, то есть, испражняться, или как оно…
– Да говори уже своими словами! – прикрикнул Устинов. – Срать так срать! Пердеть так пердеть! Не девки тут сидят, никого не смутишь.
Витя Орлов с Толиком тихонько засмеялись. Якут поцокал языком, строго посмотрев на них, и они перестали.
– Я стульчик с собой вожу, табуреточку, с дыркой для жопы, чтобы сидеть сподручнее было, – продолжал дальнобойщик, уже расслабившись. – И вот, приспичило сильно, так сдавило, я аж чуть не помер там. А на улице не могу, снег со всех сторон, ветрюган дует, холодно, всё отморозить можно. И вижу, там заправка. А я туда ходил как-то раз по зиме, решил снова…
– Вот кто там всё засрал, – Василий Иванович покачал головой, хотя его на заправке с нами не было. – Хотя если бы не ты…
– Ну и вот, захожу, а там лежит кто-то. А я чуть не обосрался от страха, думал, бомж какой-то подох, а там… ну это самое, девка лежит. Ну, вот и всё.
– Тогда шёл снег, пока мы приехали, следы засыпало, – влез я. – Но, может, на тот момент были другие следы. Или вообще рядом, может, была какая-нибудь машина?
– А хрен его знает, – мужик почесал затылок. – Может, и была, может, и нет. Да. Кто-то проезжал мне навстречу с той стороны, от заправки. Нёсся, как чёрт.
– Не девятка была?
– Да не помню… нет, вроде, не девятка. Старое чё-то было. Москвич, может, или копейка. Не помню… темно было, а тот ещё без света ехал, идиот.
– А во сколько вы нашли тело? – спросил Якут.
– Не помню, – мужик выпучил глаза и поднял их к потолку.
– Надо вспомнить, – настаивал Филиппов.
– Как я вспомню-то? Я на часы-то редко смотрю. Я же пустым возвращался, без груза, мне не надо по часам отчитываться, где был и что проехал. Вот и не смотрел, часы вообще в сумке лежали. Вот никак не вспомню.
– А если… – я немного подумал. – А музыка в машине у вас есть?
– Канеш! – он обрадовался. – В поездке-то со скуки сдохнуть можно, если музыки не будет.
– Магнитола или радио?
– И то, и то! Филипс у меня, автомагнитола! И радио ловит, и кассеты жрёт. Не, правда жрёт! – воскликнул дальнобой и засмеялся. – Кая Метова целую кассету зажевала, я её не включал больше. А то так все кассеты кончит!
– Значит, слушали радио? – уточнил я.
– Да!
– И что там играло? Когда приспичило
– О! – мужик аж вскочил на ноги. – Я вспомнил! Моя любимая же играла!
Он повернулся, откашлялся и хрипло пропел:
– В пути шофёр-дальнобойщик! Он знает лучше всех! Он… эта, – мужик замялся, забыв слова. – эта… рассказать, что знает лучше всех, усталые глаза, шоссе длиною в жизнь и… эта…
– Всё в кучу собрал, – Устинов хмыкнул и добавил, чтобы слышал только я: – буду говорить всем, что Овсиенко петь не умеет, фальшивит. Свидетель же напел.
– Толя, – позвал я. – Позвони на радио, у нас всего две волны в окрестностях ловят. Спроси, когда играла песня про дальнобойщика в период до…
– Девятнадцати тридцати пяти, – подсказал Якут, взглянув в записи. – Тогда был зарегистрирован звонок в дежурке.
– Лады, – Толян подтянул к себе справочник и начал искать номер.
Дальнобоя отпустили, когда он подписал протокол, как и полагается, в нескольких местах, а вскоре явился Кобылкин, с красными от недосыпа глазами.
– Опять таксовал? – сочувственно спросил Устинов. Не я один знаю, выходит, он тоже как-то пронюхал про это. – А мы тут вместо тебя протоколы пишем. Ты поручение не забудь накалякать, на допрос дальнобоя – задним числом.
Дело по убийству проститутки возбуждено, и допрашивать, формально, мог только тот, у кого оно в производстве, или у кого есть его письменное поручение на это следственное действие.
– Короче, сегодня этого маньяка увезут в СИЗО, но я хочу его ещё разок погонять здесь, чтобы признался, да покрепче, – Кобылкин сел на подоконник, где обычно сидел Сафин. – А то про эту проститутку он вообще в отказняк идёт и ни в какую не сознаётся. Хотя заявление она на него писала. Вот и отомстил, гадина.
– Не бьётся путана, – сказал я. – Никак не бьётся с Крюгером.
– Опять? – он повернулся ко мне. – Чё у тебя не бьётся всё, Паха?
– Надо этого типа дёрнуть, – я повернулся к Толику. – Как у него фамилия? У Мишани, брата твоей бывшей?
– Зиновьев, – ответил он после пары секунд раздумий.
Толян начал набирать номер, но остановился, занеся палец над диском.
– А ведь все будут думать, что я ним поссорился и закрыл из-за этого, – произнёс он Толик печальным голосом себе под нос. – Состряпал дело и закрыл. И не докажешь никому, что он реально подозреваемый.
– Надо этого Мишу Зиновьева в розыск, – продолжил я, глядя на следака. – Он крутился рядом с жертвой в день убийства, и явно связан с новой ОПГ Сафронова, и все эти убийства барыг – разборки и борьба за кресло мэра. А вот трупы остальных – надо искать между ними связь. А если спихнём все темнухи на Кащеева – можем просрать другого убийцу. Не просто так этот Миша прячется, и эти порезы на руках у него не от чистки картошки. И убитую он воспитывал, бил, она сама мне говорила, что пожалела его. А зря.