Прорвёмся, опера! Книга 4
Шрифт:
– В перчатках он был? – уточнил я, вспомнив разговор с профессором.
– Не помню, – она замотала головой и стала говорить тише: – И держит так крепко-крепко. А потом повернул к себе и глядеть давай…
– Лицо разглядела?
– В маске он был и в очках, – Лимонова уже не произнесла толком, а прошептала это. – Как эти, бандиты-то ходят по телеку, в такой же маске, с дырками для рта и глаз. И на меня так пристально смотрит-смотрит, в глаза прямо. Смотрит и смотрит…
– И что потом? – спросил я.
– Да как толкнёт в стену-то! – обиженно произнесла она. – Я аж ударилась затылком и чуть
– Так… – я задумался. – Какого он был роста?
– Ну, – Лимонова задумалась. – Ну вот… ну вот как он, – она показала на Толика, тот как раз встал посмотреть в окно. – Ну, чуть пониже, может, не шибко только.
– Шибко пониже или не шибко? – язвительным тоном спросил тот.
– Ну, чуть пониже, может. В перчатках… да, точно, в перчатках был, в чёрных, замшевых… и в этой ещё, куртке чёрной, тоже с замши, с молнией. И ботиночки были, кожаные, с мехом!
– Усы были?
– Ну рот-то там был открыт в маске, а вот усов там нет.
У Кащеева чёрной куртки на момент повторного задержания не было, он был в том самом грязном ватнике, в котором мы его взяли в первый раз. И очков с маской при нём не оказалось, и щетина уже отросла. Но главное – он невысокий, а долговязый Толик – метр восемьдесят пять, и даже будь напавший чуть пониже – это всё равно будет слишком высокий человек, чтобы девушка могла так описать Кощеева.
– Не из-за чеснока же отпустил? – вполголоса пошутил Толян.
– А Светку-то жалко, – произнесла Лимонова, не услышав это. – А же на обед хотела бежать, а там снег пошёл. И она мне пуховик свой дала, мол, сбегай в нём, чего мёрзнуть-то? А то у меня только куртёха осеняя была, задубела бы.
– Ты что, была в другой куртке? – я тут же напрягся и переглянулся с посерьёзневшим Толиком.
– Да, в синем, он дома щас. Куда девать-то теперь, не знаю, нету больше Светки-то. Кому возвращать?
Та-а-а-ак, вот и связь. Кто-то следил за погибшей Тимофеевой в день её смерти, но спутал её с Лимоновой из-за одежды. А когда догнал и загнал в безлюдное место, посмотрел в лицо – и понял свою ошибку. Но отпустил, не стал ничего делать, и, возможно, отправился искать зеленоглазую девушку. Хотя они мало похожи, вернее даже, совсем разные.
Но это всё уже интереснее. А погибшая проститутка была без верхней одежды, когда мы её нашли. Кто-то её увёз, потому что сама она так далеко бы по такой погоде не дошла.
– А что ты слышала про нападение на ваш шалман? – спросил я.
– Ну, не знаю, меня-то там не было, на обеде же была, – Лимонова подняла глаза к потолку, вспоминая что-то. – Говорят, какие-то спортсмены напали, всех побили. Я пришла, уже закрыто было. Сказали, пока работать не будем, дома велено ждать, но чтобы сами ничего не промышляли, а если придётся, то чтобы все деньги считали…
– А что насчёт знакомого Светки? – вспомнил я. – Который ей фингал поставил и воспитывал. Миша же его звали?
– А, мальчик-зайчик какой-то, – она отмахнулась. – Влюбился, представляете? Ха! Да такую любовь я бы в гробу видала, нафиг щастье-то такое? У меня вон, муж был, так я от него свалила подальше, от алкашины эдакого, а этот ишо хуже!
– Опиши-ка нам его, – попросил я.
– Ну, симпатишный… вот как он, – Лимонова показала на Толика, и тот
Разговор с путаной навёл меня на разные мысли, и пара идеек у меня возникла дополнительно. Но из кабинета ни в чём не разберёшься, девица ушла – надо ехать на место, опера ноги кормят.
Допрошу кого-нибудь с того шалмана, и надо выйти на этого Мишу. Как-то он причастен, не к одному, так к другому. Да и ещё у меня есть слабые зацепки, надо по ним пройтись.
Толику ещё раз скажу рыть со стороны своей бывшей, даже если он переживает, что для всех это будет выглядеть, будто он сводит с ней и её братом счёты из-за недавней ссоры. А мне надо копать со стороны Сафронова, ведь Миша состоит в его банде…
Зазвонил телефон, вырывая меня из размышлений.
– Коренева можно? – попросил недовольный женский голос.
– Толян, тебя, – я показал на аппарат, дождался, когда он возьмёт трубку, и положил свою.
Тот, едва услышав что-то, обрадовался и начал собираться.
Ладно, надо действовать, и заодно – решить для себя несколько вопросов, которые я пока никому не озвучиваю.
– Паха, ты далеко? – в коридоре меня выловил Сафин.
– Да прогуляюсь до рынка, и в морг к Ручке хочу по дороге заглянуть. Если опять не запил, подскажет по одному вопросу.
– О, будь другом, захвати там заключение по Терентьеву, – попросил Руслан. – Я знаю, что Ванька копии заключений делает, как и положено, а то Димка-следак просрал бумажку с экспертизой и на нас теперь валит, а дело в суд направлять надо уже. А если копии нет – пусть по-братски оформит новое заключение вчерашним числом, проставимся.
– Заберу, Маратыч.
– И там участковый трупешник привёз, глянь, есть криминал или нет, – он виновато посмотрел на меня. – А то Суходрищев орёт, типа, проглядели маньяка, поэтому велит теперь каждый труп смотреть на предмет удушения, вдруг ещё есть убийства в серии, а мы не видим. Вот надо даже тех, кто от синьки помер, смотреть. Но просто глянь для приличия, в рапорт я сам запишу.
Ну, генерал Суходольский такой и есть. Если бы Шухов стал генералом (а он не станет, это я знаю точно), то вёл бы себя именно так, а не иначе.
– Паха, погоди! – крикнул Толя из окна, когда я уже вышел на улицу. – Ща, выскочу.
Сан Саныч нетерпеливо тянул меня вперёд и поминутно оглядывался. Соскучился, давно не видел. И всё его теперь радовало, даже снег, который он кусал, ловя снежинки в воздухе.
Толя выскочил без шапки и сразу подбежал ко мне.
– Паха, – с видом заговорщика начал тот и огляделся. – Вот никто не в курсе, и я никому не говорю… но знаю, что у тебя есть бабосики. Слушай, будь другом, займи мне сто баксов. К Новому году отдам.