Прорвемся, опера!
Шрифт:
Веранда была заставлена хламом, тут стоял выключенный холодильник, везде нагромождены какие-то коробки, и даже на диван у стены что-то было побросано. Дверь в дом была закрыта, но не заперта, и я осторожно потянул её на себя. Мягко пошла, ведь она обита войлоком с двух сторон, чтобы удерживать тепло.
В доме тишина. Рядом с печкой кто-то лежал и не двигался.
Выждав немного, мы переглянулись с Якутом, я начал медленно обходить жилище из двух комнат и кухни, на которой стояла печка, но людей больше не было, а Якут осмотрел тело.
— Жмур, — шепнул
Он провел большим пальцем по горлу, жестом показывая, что мертв стопудово.
— Ещё женщина была, — прошептал я. — По телефону отвечала. Здесь её нет.
Пока мы соблюдали режим тишины на всякий пожарный.
— Принял. Надо её поискать.
Никого больше мы не нашли, так что включили фонари и осмотрелись, общий свет пока не зажигали. Еда на столе холодная, чайник тоже остыл. Бутылка с водкой открыта, но из неё будто ничего не наливали. Рядом с ней стояли три стопки, но и из них не пахло спиртным. Банку кильки никто не открыл, на тарелке лежали солёные огурцы, один надкусан, я это себе пометил.
Единственный источник света в доме — телевизор в дальней комнате, но и он показывал только белый шум. Судя по всему, на этот канал был настроен видик, стоящий на полке снизу, выключенный. Из него торчала кассета с надписями «Нико 3» и «Нико 4», а на самом видике лежала другая, с «Крепким орешком», судя по наклейке. Ещё одна кассета лежала на столе, без опознавательных знаков, наверняка там обыкновенная немецкая порнуха.
Мы еще раз обошли дом. Все глухо. Раз никого из живых здесь нет, настало время познакомиться с убитым, так что я включил свет на кухне и склонился над телом мужчины. Характер ран на груди и в животе был мне известен — это те самые, кинжальные ранения.
А вот небритое смуглое лицо с оскаленными зубами было незнакомым. Один зуб золотой.
— Три удара, — медленно произнёс я. — А не один. Тут или рука подвела, или бил кто-то другой. А вот орудия преступления нет.
— Могли выбросить во дворе или где-то здесь, — сказал Якут из комнаты. — Надо посмотреть получше. Узнаешь его?
— Нет. Но это вполне может быть тот самый Арсен или Ганс.
— Дай-ка я гляну, — Якут подошёл ближе, хотел присесть, но вдруг замер. — Твою мать…!
— Узнал? Кто это?
Но на вопрос ответил отец, как раз вошедший в дом. Он посветил на тело фонариком, хотя под потолком была рабочая лампочка, и посмотрел на нас.
— А вот его я знаю, — сказал он, присмотревшись к лицу внимательнее. — Это же информатор Васьки Устинова, да?
Якут сдержанно кивнул, зло играя желваками.
Глава 21
— Ну, надо его всё равно идентифицировать, — сказал я. — ФИО его реальные установить. Погремуха погремухой, а имя пробить надо.
— А вот это вопрос хороший, — отец задумался. — Это только Васька сказать может. Как осведомитель он под другим псевдонимом у Устинова, и явно не как Ганс, такого прозвища я раньше не слышал, да и в бумажках оно не мелькало. А вот раньше у него, — он показал на тело, — была кличка «Рустем», помню. Решил сменить
— Ганса у нас нет, мы проверяли уже, — подтвердил Якут. — Васька Устинов его себе как Штирлица записывал, он же любит для информаторов особые оперативные псевдонимы придумывать, чтобы всегда в тему. А вот фамилию или настоящую погремуху он мне не говорил. Как Рустема — да, глянем.
— У Устиныча и Герасим был, — отец хмыкнул. — Тот, который как-то подельника утопить хотел и на этом попался. И Штирлиц, значит, не просто так назван.
— Глянем в картотеке, — подтвердил Якут, — раз он у нас проходил, должен был след оставить. Но с ним всё Васька возился, давно ещё, в 91-м. Тогда этот Рустем попался на чём-то, его Васька подловил и расписку взял, и тот ему сдал кого-то потом.
— Уже самого не спросишь, — я огляделся в поисках телефона и увидел красный аппарат у двери, на отдельном столике. — Устинов уехал, и всё равно надо будет Вагона тащить в морг, чтобы опознал, это Ганс или нет, а потом и реальное прозвище и фамилию выясним. А Василий Иваныч расскажет подробнее, когда вернётся. А зачем он, кстати, уехал в область? Что аж Шухов его отпустил.
— По личным делам, — Якут вдруг посмурнел. — Сам расскажет, если захочет.
Вопросов ещё много, а у нас вырисовывается очередная темнуха, которая может пойти в ту же серию. Вот Румянцев-то «обрадуется».
А пока работа. Вызвали прокурорского следака, криминалиста и судмедэксперта, сделав сообщение в дежурную часть. Кирилл Аничкин дактилоскопирует труп, потом сравним отпечатки в картотеке.
Пока они не приехали, надо заняться другими вещами. Кинжала в доме не обнаружили, но и это найдём — лишь бы не выбросили в дырку уличного сортира, что торчит в дальнем углу двора, за картошкой.
Могли забрать оружие с собой? Не, пусть кинжал и выглядит дорого, всё же на нём мокруха, с таким попадаться опасно… если только убийца не захочет потом кого-нибудь подставить таким ножичком «со следом».
Ну а с Василием Иванычем нас ждёт серьёзный разговор. Допускаю, что это убийство не обязательно произошло из-за слива или при чьём-то прямом участии — до Ганса могли добраться и без нас, не зря же он скрывался на краю города. Но почему его пришили? Потому что мы на хвосте? Или есть что-то еще?
А пока я вышел через калитку на улицу и направился к паре мужиков у соседнего дома, которые курили и обсуждали произошедшее.
— Здорово, земляки, — я подошёл к ним ближе.
— А чегой там стряслось-то? — чернявый усатый мужик в старой советской олимпийке прикурил «Приму» от спички, прикрывая огонёк ладонью от ветра. — Подрались или украли там всё? Там каждую ночь какой-то бедлам творился.
— А что, часто дрались?
— А кто их знает? — сказал другой сосед, рыжий и мордатый, в китайской толстой рубахе на подкладке из искусственного меха, синего цвета, в клеточку. — Но каждый день там бухали. Я заходил туда тогда, молоток попросить, а он меня послал. Гад такой, с зубом ещё золотым.