Прорыв выживших. Враждебнные земли
Шрифт:
Кымзаар с трудом села, растирая горло, и, уставившись на распростёртое у ног тело, закричала. Дико, исступлённо. Так могут кричать только матери, потерявшие сыновей. Старая заарин потеряла единственного внука, выжившего в те страшные дни, когда горела вода, когда Таван Богдо Олы дрожал, пожираемый страстью и гневом От-Эне. Шаманка ревела, обнимая безжизненное тело ещё молодого мужчины, лицо которого навсегда исказила
Десантники подходили осторожно, страхуя друг друга, не выпуская из рук автоматов. Старуха не выглядела опасной, но сколько жизней уже отдано за недооценку врага…
Денис открыл было рот, но шаманка встрепенулась и заговорила первой:
— Плохие времена пришли на наши земли. Байкал — она кивнула трясущейся головой на мертвеца — не единственный чёрный шаман. Обас-юна поднимают народ на бой. Вас все ненавидят… Не только алтай-кижи, южане, которым в дни Тьмы досталось больше всех, но так же тубалары и кумадинцы. Их шаманы сильные. С Эрликом говорят. Они будут жечь ваши деревни, угонять скот и портить ваших женщин, чтобы те рождали на свет уродов, которые не доживут и до пяти…
Кымзаар тяжело вздохнула. Она была стара и знала слишком много. Силы покидали её — бой с Байкалом вытянул из мага-заарина всю силу, и старуха уже видела перед глазами мир духов. Она уходила к предкам. Перед глазами мелькали лица матери, бабок, прабабок и иных пращуров, которых Кымзаар не знала. Они звали её к себе, хватаясь за юбки, протягивая к ней тонкие прозрачные руки.
Кымзаар собралась с силами и в упор уставилась на стоявшего к ней ближе всех Дениса:
— Когда-нибудь вы все умрёте… Так должно быть. Мир людей должен очиститься от зла, которое вы принесли своим огнём…
Старуха судорожно сглотнула, закашлявшись, но продолжила:
— После вас придут другие. Они вернут Алтаю солнце.
И старая заарин со вздохом облегчения закрыла глаза.
— Ассалам аллейкум, Саттах.
— Ваалейкум ассалам, ака! Какие известия принес мне язык Ирбиса?
— Тебе просили передать, ата. Человек сказал: «Нет».
— Жаль, искренне жаль…
— Но по трезвому размышлению он передумал и сказал: «Да».
— Это хорошее известие. Сколько я должен Леопарду Гор, за раздумья моего визави?
— Ты не должен денег, Саттах-бек. Люди сами оплачивают свои раздумья. Таковы правила.
— Что ж, благодарю. С вами приятно иметь дело.
— Я рад, что ты доволен, ата. Если будет нужда — обращайся. Ты знаешь, как нас найти…
Пчелинцев примчался сам. Смысл заморачиваться долгими радиопереговорами, когда проще приехать и лично все осмотреть? Восемьдесят километров для УАЗика не расстояние, особенно, если едешь в одиночку, и весь груз — пара канистр да автомат.
Полковник побродил по Выселкам, попинал
Минут через двадцать, Пчелинцев не выдержал:
— Сержант, мать твою! Достал в корень! Сядь на попу ровно и сиди, пока не позову! И рожу не криви, никто расстреливать не собирается!
Поляков ухромал в сторону «Штаба», где шумели восстановительные работы. Урусов, недолго думая, привлек к ним всех своих «тревожников». Местных мужиков решили не трогать: у них и своих забот хватало. Вездесущих детишек не гнали. Наоборот, активно использовали: то гвоздь подать, то отвес подержать…
Наконец, туда же подошел и полковник. Урусов подобием строевого шага дернулся навстречу, но был остановлен.
— Отойдем? — Пчелинцев уклонился от порции щепок, вылетевших из-под топора чересчур увлекшегося работника.
— Отчего бы и не отойти. — не стал возражать старлей.
— Что скажешь? — спросил полковник, когда они оказались подальше от стройки, а главное, от любопытных ушей. — Ты что, собрался острог возводить?
— А что такого? — удивился Урусов. — Мы в Сибири? В Сибири! А тут положены каторги, остроги и туземцы. С каторгой нескладуха выходит, так на всем прочем отыгрываться надо.
— И до туземцев дойдем. — задумчиво сказал Пчелинцев, внимательно глядя, как бойцы вертикально вгоняют в землю бревно. Кивнул в их сторону. — Думаешь, удержат?
— Не-а. — отозвался старлей. — Не удержат. Пулю в смысле. Картечь поймают на раз-два. РПГ у них нету, иначе нас бы уже пожгли к херам собачьим. А так — вплотную не подойдут, от рикошетов спасет…
— И селянам уверенности добавит. — закончил его мысль Пчелинцев.
— Это в первую очередь.
— Ладно, маршал Маннергейм доморощенный, давай по кратким итогам.
— Яка там в сраку церемония, товарищ полковник. В смысле, краткие итоги… Из наших — трое наглухо. Один с десяток осколков поймал, но жить будет. Сержанта сам видел. Относительно целый.
— Видел. — согласился Пчелинцев. — За мной круги нарезал с виноватой рожей.
— Пусть нарезает. Ему полезно. — махнул безразлично Урусов. — Из гражданских — восемь погибших. Пара десятков раненных. В первую очередь, вырезали всех на ферме. Коров попытались угнать. Большую часть наши вернули. Крупный рогатый — не танк. В здешних лесах застряёт и буксует.
— Кто нападал, определились? — Пчелинцев сорвал с дерева небольшой кусочек коры и медленно крошил его пальцами.
— Что там определятся? Алтайцы приходили. Зверье у себя повыбили, урюки, решили к нам наведаться. Не свезло.
— Да как сказать, не свезло… — полковник отряхнул руки об камуфляжные штаны. — Ты там заикался, что пленных взял?
— Везет мне на них. — кивнул Урусов. — Вернее, Черному повезло. Дэн двоих повязал. Еле от мужиков местных сберег. Те на кол посадить хотели.