Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Шрифт:
Прошло едва ли десять минут, пока я пробирался сквозь высокую, с пряным запахом траву и низкорослый кустарник, когда вполне отчетливо увидел, как над кромкой уступа холма появился большевистский бронепоезд и стал медленно спускаться по склону перед нами на расстоянии около 4500 миль. Он только раз остановился, чтобы сделать несколько выстрелов по деревне. Мы ждали, пока он не окажется в нужной для нас точке. Я ждал в напряженном молчании, внимательно следя, как он опять остановился, а в это время стволы его пушек медленно поворачивались в поисках цели. В неподвижном воздухе я даже слышал звяканье орудийных портов, когда еще одно орудие стало готовиться к бою. На борту бронепоезда было написано какое-то русское слово на кириллице, возможно, его имя – у них у всех были звучные
– Давай, давай! – шептал я, все еще ожидая треска возмущенного 18-фунтовика.
Но ничего не происходило. Что случилось? В бешенстве я бросился назад к орудийной позиции.
Колонна дожидалась обеда, а канониры спали на солнышке!
Я растолкал их, кипя от злости:
– Заряжайте же эту проклятую пушку!
Я бушевал, пока они стремительно разбегались по своим местам. В ярости я пошел на наблюдательный пост, где офицер, которому сообщили, что бешеный англичанин ищет его, медленно потягивался после дневного сна. Он украсил свою телегу снопами и, довольный, спал под ними, спрятавшись от солнца.
Мы взобрались на козлы и встали рядом, обозревая в бинокли окрестности из-за кукурузного снопа. Уже совершенно отчетливо был виден бронепоезд, стрелявший из своей трехдюймовки по гребню холма справа от нас, где появились наши отряды, разогнав их на мелкие бегущие группы и загоняя их под укрытие ложбины.
Русский младший офицер отдавал команды – на русском, так что я не мог быть абсолютно уверен в их правильности, хотя на линию цели он вышел очень неплохо – и через две или три минуты взял поезд во вполне удовлетворительную вилку. В него попали два снаряда, и я увидел, как кусок металла с жужжанием вырвался откуда-то из передней башни и упал в высокую траву, а из паровоза вырвалось облако пара.
Попадание в бронированную платформу вывело ее из строя, и ее команда, как зайцы, бросилась к свободному паровозу, который мчался к месту на всех парах, чтобы разведать, что произошло. Он двигался чересчур быстро, чтобы мы могли попасть в него, да и орудийный расчет был чудовищно медлителен, и как раз пока я надеялся произвести эффективные выстрелы по поезду, большевики пришли к выводу, что «причина их проблем» находится где-то в нашем направлении, и туда, где располагался наш наблюдательный пункт, обрушилась добрая порция шрапнели и бризантных снарядов с заднего орудия бронепоезда, падая на гребень и позади него. В 50 – 100 ярдах от нас взметнулись земля и камни. Я увидел, как прислуга стала разбегаться, а залитая кровью лошадь ускакала прочь. Рядом еще одна, с переломанными ногами, пыталась подняться, с храпом вскидывая голову, а подковы ее скользили по камням.
Несмотря на обстрел, я начинал радоваться, как вдруг по неизвестной причине, уже добившись двух прямых попаданий в поезд и намертво остановив его, товарищ рядом со мной на козлах вдруг сменил бризантные снаряды, которые снесли бы вражеский поезд с рельсов, на шрапнель, совершенно бесполезную даже против тонкой брони вагонов. Он терял ценный шанс нанести какое-нибудь серьезное повреждение, и я бурно запротестовал.
– Ради бога, только не шрапнель! – кричал я.
Но бесполезно. Я замечал, что он мрачнел при моем постоянном вмешательстве, особенно когда я пытался поторопить его с отданием приказов, и я удивлялся, что бы сказали хорошо известные инструкторы в артиллерийской школе в Ларкхилле в Англии при виде британского канонира, стоящего на козлах древней четырехколесной коляски с парой лошадей под палящим солнцем посреди русских степей и старающегося подбить бронепоезд – на мгновение застывший и совсем беспомощный – с помощью таблицы дальностей и шрапнели! Однако это было русское, не мое орудие, но наши совместные попытки, по крайней мере, заставили врага замолчать, причинив повреждение в паровозе и передней орудийной башне.
Я сделал последнюю попытку.
– Попробуйте бризантные снаряды, – сказал я.
– Мы предпочитаем шрапнель, – ответил русский.
– Это будет бесполезно.
– Так мы сможем
– К черту команду! Мы можем раскрошить весь поезд и захватить много всего – команду, солдат, чего угодно! Сейчас как раз время нокаутировать его, пока он неисправен!
В конце концов мне удалось убедить русского, и тут появился один из его унтер-офицеров на коне и начал ему что-то кричать. Младший офицер бросил в мою сторону мимолетный торжествующий взгляд, а потом снова повернулся к унтеру. Его бледное лицо помрачнело, и он снова затараторил на русском.
– Господин майор, – произнес русский командир, обращаясь ко мне, – наш небольшой запас снарядов кончился. Не осталось ни одного снаряда!
Я был готов взорваться от негодования, но канониры, похоже, снова стали с раздражением подумывать о том, как бы поспать, и некоторые из них уже устраивались на земле. Похоже, я ничего не мог поделать с ними, так что я одолжил лошадь и во весь опор помчался на поиски Сакса, чтобы выпросить у него снарядов или ввести в бой еще одну батарею и прикончить бронепоезд. Неожиданно наткнувшись на него, я потащил его к месту, откуда можно было видеть застывший без движения поезд, который сейчас вел лишь пулеметный огонь по нашей пехоте, находившейся вдали от него – их снаряды, вероятно, тоже израсходованы! – а в это время специалисты трудились над паровозом, стараясь отремонтировать его и привести в движение.
– Нам необходимо ввести в бой гаубицы калибра 4,5 и уничтожить его! – заявил я.
Он весело рассмеялся.
– О нет! – радостно ответил он. – В этом нет необходимости. С поездом уже покончено. Сейчас наша пехота возьмет его!
Я не согласился с ним, и действительно через какую-то четверть часа над отдаленным поездом появился дым, и медленно и бесшумно он ушел, не получив в свою сторону ни единого выстрела, который мог бы помешать его отходу. Я был вне себя от ярости.
Состоялась небольшая, но волнующая и истеричная дуэль, и добиться столь многих попаданий, равно как и найти правильное удаление и прицел, сделав не более 50 выстрелов с такими жутко неумелыми артиллеристами, – это, невзирая на мое бешенство, было на самом деле вполне удовлетворительно. Вражеские удары по нашим войскам были уж слишком хорошо нацелены, чтобы оказаться приятными, а артиллеристы бронепоездов обеих сторон всегда целились в людей. Однако вражеская шрапнель взрывалась слишком высоко, а бризантные снаряды красных, если взрывались далее 20 ярдов от вас, были не очень опасны, поскольку из-за своей ошибочной конструкции они не взрывались, а раскалывались на мелкие куски. Однако совершенно необычна была ситуация с русскими солдатами, которые куда больше тревожились о своем сне, чем о боевых действиях.
Ответный огонь вражеского бронепоезда был главным образом направлен против нашей пехоты, и немногие снаряды, прилетевшие в нашем направлении, были совсем неэффективны, а ведь будь вражеские канониры точнее, они легко могли вывести нас из строя. А я сидел на козлах старой повозки посреди кукурузного поля, которая была замаскирована снопами, но над ней все еще развевался бело-сине-красный флаг. Это было в самом деле нелепо – отдавало какой-то оперой-буфф, – хотя фактически ситуация была куда более грозной, чем я представлял, и стала бы катастрофической, если бы врагу пришло в голову проявить инициативу и двинуться на нашу пехоту.
Похоже, артиллеристы сочли, что сегодня они достаточно потрудились. Я присоединился к командиру передовой роты главных сил пехоты, которая должна была продвигаться вперед, но пока мы ожидали на самом краю деревни, большевистская батарея, должно быть стрелявшая на пределе удаления, начала вести поиск и уничтожение колеи, по которой нам предстояло продвигаться. Поэтому пока рядом рвались снаряды, швыряя в воздух камни и куски земли и мимо нас неслась всякая дрянь, мы уселись за стеной маленького двора, чтобы пообедать. Я в мыслях вернулся к временам войны «стенка на стенку» сентября 1914 г., и мои сотоварищи почти напоминали мне офицеров британского батальона, с которыми я занимался выполнением небольших обязанностей по связи.