Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Шрифт:
Какой-то подвал использовался как «серный ящик» для дезинфекции одежды, но, судя по стремлению потянуть время и изменить распоряжение русского офицера-медика, этот аппарат не использовался. В конце концов нас подвели к неприглядного вида бойлеру на колесах.
– Он постоянно использовался вплоть до самого недавнего времени, честное слово, – уверяли нас. – Он только сейчас простаивает, потому что человек, который в нем разбирается, заболел.
Машина, несмотря на вид, была совершенно в рабочем состоянии, но наверняка не использовалась уже несколько месяцев, и, несмотря на протесты со всех сторон, Роч упорствовал в своем наступлении на этот «серный ящик». Опять начались проволочки и предложения альтернативы.
– Я хочу видеть серный ящик! – настаивал Роч.
– Но мы же показали вам серный ящик! – отвечал русский.
–
– Разве?
– Нет!
– Но очень эффективный.
– Это не серный ящик.
В конце концов кто-то что-то шепнул русскому доктору, и тот обратился к Рочу.
– Надо отыскать человека, у которого ключи, – сообщил он. – Похоже, он куда-то исчез. Мы уже послали поискать его.
К тому времени как нам удалось дойти до цели, они сумели развести серную горелку в подвале, от чего можно было убить всех вшей в радиусе шести миль, и уже практически удушили весь персонал, которому полагалось отвечать за эту работу. Эти люди явно никогда до этого не работали с установкой.
Единственным светлым пятном во всем этом безразличии и неумении было то, с чем я все чаще сталкивался и что проливало яркий свет на один из самых мучительных вопросов, касавшихся общественных условий в России. Это были проницательность, умение, деловитость и настойчивость в требовании помощи и совета, проявленные еврейскими врачами, которых всегда было один или два в каждой медицинской части. Это была единственная должность, в которой евреям разрешалось служить, и в сравнении их методов с теми, что применяли ортодоксы-русские, было легко разглядеть причину того выдающегося положения, которого они достигали в любом районе или обществе, где обосновывались. Более резкий контраст трудно себе представить.
– Проще было бы дать евреям править Россией, – сказал Роч. – Похоже, они – единственные люди, способные управлять всем, чем угодно.
Фактически их компетентность и энергия, подкрепляемые чувством обиды за поколения несправедливого обращения и нетерпимости, привели многих из них в авангард большевистского движения.
На следующий день мы отправились верхом и добрались до Манелина, где находился штаб 1-го корпуса. Командир корпуса генерал Алексеев был на передовой, но мы встретили его заместителя генерала Маркова, и предметом обсуждения стал болезненный вопрос артиллерии. У него были лишь две батареи, вооруженные британскими 18-фунтовиками, и одна батарея гаубиц калибра 4,5 дюйма.
От Манелина на следующий день мы поехали на машине с самим генералом Марковым и его адъютантом. Марков, который всегда носил белую меховую папаху, был много старше большинства русских генералов и обладал вспыльчивым характером, но он также умел произносить шутки самым обыденным голосом и был, должно быть, очень хорошим солдатом старой школы.
В Усть-Медвединкую мы приехали поздно ночью, свет фар машины желтел в тумане и резко подскакивал, когда машина преодолевала ухабы. Сейчас Усть-Медведицкая была штабом 6-й дивизии, и так как мы все время упорно рвались вперед на север с тех пор, как отошли от железной дороги, я не удивился, увидев вокруг изобилие снега. Он вместе с грязью, оставшейся после дождя, за которым последовал первый снегопад, привел дорогу в жуткое состояние – появились огромные глубокие рытвины, где останавливались целые вереницы всевозможных автомобилей. Первой застряла машина с вращающимися колесами, в которой с удобством сидел офицер, и, пока заляпанные грязью солдаты трудились, чтобы высвободить машину, позади остановилась еще какая-то телега. Скоро образовалась огромная пробка из транспортных средств, все увязли в этой грязи, которой было по колено, солдаты матерились, изо всех сил стараясь привести машины в движение, возницы стегали своих лошадей, а старшины бродили из конца в конец, пытаясь навести хоть какой-то порядок в этом хаосе.
Уже наступил ноябрь, прошло пять месяцев с тех пор, как я нанес первый визит в долину Дона в палящий зной и встреченные мной люди были полны оптимизма в связи с победоносным наступлением казаков. Сейчас лица были суровее, и не было уже радостного ожидания, присущего тем дням. Времена переменились, и вместо желанного наступления на Москву белые армии повсюду отступали.
Сейчас приходили самые тревожные вести.
– Происходит общее отступление Добровольческой армии из района Курского выступа, – сообщили нам. –
Похоже, задачей 1-го корпуса было удерживать подступы к плацдарму Усть-Медведицкой и сохранять контакт с левым флангом Врангеля. Но и Врангель был в опасности на Волжском фронте, где большевистские речные канонерки играли очень важную роль в крушении его надежд, а переменчивый характер его кавказских кавалеристов свидетельствовал о непригодности к длительному, упорному сопротивлению, на которое их вынуждало навязанное им численное превосходство красных.
Мы доехали на машине до села Красное, чтобы побывать в 4-й пластунской бригаде, и, учитывая состояние колеи, я был удивлен, что наша тяжелогруженная машина вообще смогла довезти нас до места. Каждую минуту я ожидал, что лопнет какая-нибудь шина. Но мы доехали и остановились у первого воинского отряда, который увидели, и это оказалась резервная рота, шедшая на фронт. Нерегулярно на дальнюю дистанцию вела огонь батарея британских 18-фунтовок. Поскольку я заметил нерешительность и паузы в стрельбе, а также явное оцепенение вокруг пушек, пошел взглянуть, что там случилось. Из-за отсутствия достаточного количества тормозной жидкости или из-за неисправных пружин орудия приходилось толкать назад вручную после каждого выстрела. Несмотря на проблемы, расчеты продолжали, прилагая огромные усилия, вести стрельбу, и я не мог понять, почему стволы орудий были подняты для огня на такую максимальную дальность.
– Почему бы не подождать, пока враг подойдет поближе, чтобы сократить дистанцию? – предложил я командиру батареи. – Или, что еще лучше, подкатите свои пушки ближе, поставьте их позади окопов пехоты.
Ответ меня озадачил.
– Я не могу приблизиться к пехоте, – сказал офицер. – Там еще дальше, в пятистах ярдах, есть окопы, и если я не открою огонь, как только наша пехота увидит наступающего противника, она покинет окопы и разбежится.
Да, это была трудная дилемма, согласился я и попросил разрешения сопровождать его до наблюдательного пункта, чтобы посмотреть, как стреляют орудия. Мы прошли мимо окопов пехоты и подошли к НП в 300 ярдах перед ними, на ничейной земле. Имелось возвышение площадью примерно 70 квадратных ярдов, и на нем и вокруг него сосредоточилась группа, которой было суждено привлечь огонь всей красной артиллерии в Азии – два офицера НП с батареи, командир и 20 конных казаков, рядом полыхали два крупных пожара, да еще было 10 – 20 коноводов и вестовых. Все мы стояли на вершине этого возвышения с биноклями, перед нами открывался восхитительный вид, и мы оставались совершенно безмятежными.
Примерно в 6000 ярдах отсюда были большевики, главным образом кавалерия, которые спокойно прохаживались по селу небольшими кучками, группы всадников с флагами да редкая пушка или подвода темнела на фоне снега. В нашем направлении двигалась пара патрулей, и один из наших передовых постов вел по ним пулеметный огонь с расстояния не менее 3000 ярдов. Похоже, этот огонь вызывал у них не очень большие потери. Тем временем одно 18-фунтовое орудие и одна гаубица калибра 4,5 посылали в деревню и ее окрестности по одному снаряду каждые три-четыре минуты. Я заметил, как рухнул дом в дожде черепицы и каскаде деревянных планок, а из окон вырвался клуб пыли и дыма. Во все стороны бросились человеческие фигурки, и я увидел, как свиньи и куры ринулись по улице, а потом к небу начал подниматься столб дыма там, где вспыхнул пожар среди деревянных строений, и стало видно мерцание красных языков пламени.
Огонь был очень эффективным, и красные бросились врассыпную, а потом я увидел, как часть их орудий, вступивших в деревню, приступила к стрельбе на сельском дворе – полностью на виду! Однако наши канониры им не досаждали, так что, подождав примерно полчаса того, что я ожидал увидеть через пять минут, и будучи готов в любую минуту нырнуть за угол в укрытие, если красные снаряды начнут падать на холмик, я наконец увидел вспышки орудийных выстрелов и услышал доклады. Но куда они стреляли, одному богу известно, и снаряды падали, не долетая до нас с 1000 ярдов, на беззащитный участок степи, взметая вверх куски грунта и грязи. Красные произвели около сорока выстрелов, не меняя, очевидно, ни дальности, ни горизонтального угла обстрела. Взорвалось лишь около пятнадцати снарядов.