Прощание с колхозом
Шрифт:
У нас в России, и здесь вот, в Задонье, сколько раз зорили гнезда крестьянские: Гражданская война, раскулачивание, Отечественная война, послевоенная разруха, потом, когда немного оправились, грянуло: «Долой неперспективные хутора!» Снова бросай все и где-то начинай лепить новую жизнь. Нынче, вот уже пять лет кряду, громим колхозное: капитальные кирпичные животноводческие фермы, кошары, дома при них, полевые станы – все по кирпичику растаскиваем, до ровной земли. Словно идет на нас враг и нельзя ему оставлять ничего, кроме руин.
И вот снова начинаем с землянок.
А путь наш сегодняшний – от поля к полю: Барсов, Ляхович, Шамин, Бобров, Белько, – но разница малая.
– Не пойму: это чистый бурьян или что-то сеялось?
Выходим из машины, глядим, вздыхаем:
– Чистый.
А дальше и выходить не надо, из машины видать, что бурьян без подмесу.
За курганом – курган, за балкой – балка: Зорина, Осиновская… За полем – поле.
И такая радость, когда увидишь высокую, чистую озимку, – редко, но случается. Возле хутора Осиновский прекрасное поле.
– Молодцы, ребята, – хвалит Цуканов. – Молодые, а могут. Надо поговорить, может, еще земли возьмут.
Ближе к хутору Большая Голубая неплохая пшеница у Старовойтова, Романова, Харьковского, Молчанова; они из Волгограда, городские люди, но сумели.
Но больше картин горьких: зеленое половодье сорняка.
По целине, по залежам, перелогам, по балкам и теклинам такие травы стоят, что дух захватывает. Колосится, цветет аржанец, синеют разливы горошка, розовеет вязиль. Травы, травы и травы… Но ни людей, ни скота, ни рядов скошенной травы, ни копен сена. Зеленая, но пустыня.
На хуторе Большая Голубая молодые ребята-механизаторы жаловались:
– Без зарплаты сидим. Спасибо детским пособиям да стариковским пенсиям.
На этом далеком и горьком хуторе спросил у одного, у другого:
– Сколько скотины держите?
– Корова с бычком… – отвечали мне.
Часом позже, на другом хуторе, на Евлампиевском, Борис Павлович Лысенко – человек немолодой, недужный и статью не богатырь, – ответил на мои сомнения:
– Хорошо, хоть одну корову держат. А ведь есть молодые, здоровые – и вовсе ничего на дворе нет: это ведь труд, работать надо.
Одна корова – круглый год забота, две – вдвое больше. Четыре ли, пять, десять – уже не позорюешь и телевизор надо забыть в пору летнюю, горячую.
Еще одна беда нашей земли и жизни – добрых работников мало. После раскулачивания десятилетиями людей провеивали: какие потолковей, тех в город выталкивали, чтобы «человеком стал», какие похуже – «нехай быкам хвосты крутят».
Вот и получилась картина нынешняя: триста километров пути, чуть не сотня хозяев, а хорошего мало.
– Завтра буду весь день акты писать для комиссии, для наказания, – сказал Цуканов, а потом добавил: – Когда из десяти новых хозяев за нерадивость, за упущения в использовании земли штрафуешь одного-двух – это естественно. А когда из десяти – всех, то это уже ненормально. Значит, не только люди виноваты, но и государство, его подходы.
А в конце пути еще одна встреча.
На границе района, за речкой Голубой, возле хутора Большой Набатов,
– Проверяйте, наказывайте, – весело согласился он. – Но платить штраф буду после уборки урожая.
Объехали мы земли Конькова, поглядели: неплохие пары, бахчевые и теперь уже фирменные огурцы на богаре.
– Здесь был сплошной бурьян из года в год, – рассказывал Цуканов. – Из рук в руки земля переходила – и не было проку. А Коньков за осень и весну порядок навел. Будет прок.
Дай бог!.. Ночью, как всегда это бывает после долгой дневной дороги, снилась мне та же задонская земля в июньском цвету. Ковыль, чабер и, конечно, высокая густая пшеница и сладкие пахучие травы. А еще снились задонские хутора. Не мертвые, а живые: Зоричев, Липологоловский, Осинологовский, Тепленький да Малый Набатов. Но это были лишь сладкие сны.
Ныне это сплошная агония: на колхозных, на совхозных руинах кое-кто еще порой шевелится, не получая зарплаты, а добывая ее натурой: зерном, соломой, теленком, парой досок, колесом от трактора, пятью листами шифера с крыши пустующей молочнотоварной фермы, кирпичной стеной от нее же (разбить, отвезти на свой двор, там пригодится). Скотину всю вырезали, или подохла она от бескормицы, земля – в бурьянах. 70 тысяч гектаров земли было в «Голубинском», 50 тысяч овец, 5 тысяч крупного рогатого скота. Теперь – пустые базы, миллиардные долги и вывеска на двухэтажной конторе. Все, конец совхозу. Но не всякому.
На этой же задонской земле, полсотни километров по асфальту отмерь, а напрямую – поближе, такие же хутора: Лобакин, Киселев, Второй Попов. Они входят в колхоз имени Ленина; председатель – Иван Варфоломеевич Петров. Первое, что удивит приезжего человека, – колхозная контора: неказистое приземистое здание давнишней постройки.
Уже привыкли мы к другим правлениям – двухэтажным, с широкими лестницами, просторными кабинетами. Дворцы! Есть села и хутора, где и колхоз разошелся, а контора стоит словно памятник архитектуры.
В колхозе имени Ленина 18 тысяч гектаров пашни, четыреста человек работающего народа, крупного рогатого скота – 6 500 голов, из них 1 500 – коров; свиней – 7 500 голов. Если рядом и поодаль, по району и области, скотину изводят, то здесь поголовье увеличивается. В прошлом году в феврале и марте получали в колхозе по 500 граммов ежесуточного привеса. А рядом и вокруг «от засухи» дохла скотина. Рядом же, два года назад, прекратил существование свиноводческий совхоз, потому что «свинина сейчас нерентабельна». В колхозе же у Петрова поголовье свиней за «пятилетку» увеличилось на 68 процентов. Постоянно работает свой комбикормовый завод и две линии кормоцеха. Оттого и сытая скотина, привесы, рентабельность производства.