Прощание с первой красавицей
Шрифт:
— Не сгущай краски. За что три года-то? С ума сошла — три года?! Да вон она сидит, жива-здорова, пивко попивает. И вообще, знаешь, я не верю, что это сделала ты. Мне даже кажется, она сама все подстроила.
Слезы у меня моментально высохли, и я с удивлением посмотрела на Таню.
— Ты что-то знаешь? Расскажи, — потребовала я.
Татьяна смутилась и отвела глаза в сторону. Явно проболталась случайно и теперь жалеет. Я, выжидательно глядя на секретаршу, всем своим видом давала понять, что не отстану. Наверное, она это поняла,
— У меня только предположения, толком-то я ничего не поняла.
— Говори!
Таня опять помолчала, а потом выпалила, набравшись храбрости:
— Вика в кабинете на днях запиралась. Не одна. И вид у нее был очень таинственный. Я сразу подумала: явно какую-то аферу замышляет.
— И все? — На меня нахлынуло разочарование.
— Да, но я никогда не ошибаюсь, — раскрыв широко глаза, начала убеждать меня Таня. — Вот увидишь, я права окажусь, это ее рук дело!
— Спасибо, Тань, ты вселяешь в меня надежду, — уныло пробормотала я и поднялась.
— Подожди! — Секретарь вскочила. — Сейчас к Соломонычу загляну, может, он поел уже, попрошу, чтоб принял тебя.
Я осталась стоять, а Татьяна поскакала к кабинету. Через несколько секунд вышла и махнула рукой:
— Заходи, ждет.
Главный сидел за чистым столом, без всяких следов пищи, и просматривал какие-то бумаги. Оторвавшись, вопросительно посмотрел на меня:
— Что случилось, Диана?
— Вениамин Соломонович, дайте мне отпуск за свой счет.
— Насколько я понимаю, у тебя сейчас больничный? Ну вот иди и болей. Отпуска не дам, и так работать некому.
Я начала всхлипывать.
— Таня, — главный открыл дверь и выглянул в приемную, — у тебя в аптечке успокоительное что-нибудь есть?
— Пустырник, — с готовностью кивнула секретарь.
— Неси.
Соломоныч дождался, пока я выпью лекарство и вытру слезы, а потом спросил:
— И что произошло? По какому поводу траур?
— А вы разве не слышали?
— О наезде? Слышал. Только знаешь, что я тебе скажу: раз ты не чувствуешь за собой вины, не стоит от всех бежать. Ты должна вести себя так, будто ничего не случилось. Так что поправляйся и приступай к работе. Вот мое личное мнение.
Едва выйдя из кабинета главного, я наткнулась на Вику, прогуливавшуюся неподалеку. Увидев меня, она выпалила:
— Диана, пойдем выпьем кофе. Я угощаю.
— С какой стати я буду пользоваться твоей добротой? — фыркнула я. — Сама вполне платежеспособна. И тебе не кажется это несколько странным… пятнадцать минут назад ты всем рассказывала, что именно меня подозреваешь в наезде, а сейчас приглашаешь на чашечку кофе…
— Надо поговорить, — многозначительно произнесла Вика, глядя на меня в упор.
— Да? И о чем же?
— Послушай, что было, то быльем поросло. Давай заключим пакт о ненападении.
— Вика, ты ошибаешься, я на тебя зла не держу. А за ту историю с Иваном я тебе почти благодарна:
Я повернулась и отправилась в свой кабинет. Наверное, надо было выслушать Вику, но у меня после всего случившегося не осталось сил. От подковерных игр я уже порядком устала. Да и в искренность ее мне почему-то не верилось.
Но если уж неприятности начались, то они имеют тенденцию продолжаться. Не успела я остыть после разговора с Викой, как тут же на меня свалился очередной «подарок судьбы» в лице худосочного лейтенанта Ярошенко. По его собственному выражению, он меня соизволил навестить «чисто для беседы», но, лишь взглянув на его светлое чело, я прочла там надпись: «виновна». Оптимизма мне это не прибавило, и я сникла, ожидая очередной гадости.
— А вы знаете, гражданка Соколова, — ехидно начал следователь, — что ни один из ваших так называемых свидетелей до сих пор не найден? Лично я в существовании двух из них вообще сомневаюсь, а вот труп первого очень не хотелось бы найти где-нибудь на пустыре.
— Простите, а часовню тоже я развалила?
— Что? — оторопел тугодум.
— О существовании презумпции невиновности, я надеюсь, вы слышали, лейтенант? Так вот, в рамках той самой презумпции дальнейшую нашу беседу считаю нецелесообразной. Всего хорошего.
Лицо Ярошенко залила краска, он вскочил и желчно произнес:
— Что ж, побеседуем в милиции.
— Как вам будет угодно, — согласилась я.
Дома стояла мертвая тишина. Я нервно швырнула сумку, сбросила туфли так, что они разлетелись в разные стороны, села на тахту и разрыдалась. Плакала долго, с поистине «МАЗ» охистским наслаждением. Наревевшись, взяла телефон, набрала номер мужа и заныла в трубку:
— Данюша, приезжай срочно, ты мне нужен!
— Что-то случилось? — напряженно спросил он.
— Случилось, — уныло кивнула я, будто он мог меня видеть. — И чем скорее ты приедешь, тем лучше.
И сразу, не давая ему опомниться, отключила телефон, швырнув его туда же, где между двумя диванными подушками нелепо торчала сумка.
Даниил вскоре приехал. Ворвался в квартиру и с ходу бросился ощупывать и осматривать меня. Я с трудом вырвалась из его цепких рук и, отскочив на безопасное расстояние, заорала:
— Я цела, цела! Душа у меня болит, а она руками не прощупывается!
— Да что случилось-то? — застыл супруг в недоумении.
Я горестно вздохнула:
— Пошли, покормлю. Наверное, ты без обеда сегодня?
— Без обеда, — кивнул Дан и, не заставляя себя упрашивать, двинулся на кухню.
На протяжении всего времени, пока он ел, я жаловалась на лейтенанта Ярошенко, но лицо Даниила оставалось непроницаемым. Настолько непроницаемым, что я даже не могла понять, на чьей мой муж стороне. Доев, он отставил тарелку и мрачно спросил: