Прощание славянки
Шрифт:
Лиде предстояло подняться в пять. Строгая мама потребовала, чтобы дочь легла в девять. И как же все-таки тяжело быть ребенком…
Под вечер к ним заглянул дядя Боря.
— Вот… — прокряхтел он, вытаскивая из сумки бинокль, — возьми. У каждого речного волка обязательно должен быть такой. Сможешь рассматривать встречные корабли, берега… Интересно, крест Ермаковский стоит до сих пор?! Увидишь…
— Хватит ребенку голову морочить, ей завтра рано вставать! — дежурно напустилась мать на дядю Борю. — А ты чего расселась? Марш в постель!
Лида нехотя разобрала
*****
Она проснулась, когда короткая часовая стрелка подошла к цифре два. Но почему голоса за стеной звучат так громко?! Разговаривали двое: отец и дядя Боря.
— Слушай, Паш… Что-то происходит… В Городе творится что-то нехорошее.
— Если бы ты почаще бывал трезвым, — наставительно сказал отец, судя по голосу, к этому времени уже изрядно поднабравшийся, — ты бы знал, что «нехорошее» творится у нас уже лет тридцать.
— Да я не про жизнь… с ней все ясно. Что-то происходит с самими нашими местами: с землей, с водой… Что-то сдвинулось.
— А ты слышал, на украинской мове «место» может означать «город»?
— Не слышал, — отмахнулся дядя Боря. — Я же тебе рассказывал, места наши непростые… ох, непростые. Странные. Они человека испытывают.
— Слышал я твои сказки, и не один раз. Давай об этом в другой раз: и про стык тектонических плит, и про древнее море, что некогда плескалось от Города до самого Урала.
— Но мерзлота-то деградирует, уж этого ты не можешь отрицать. И глобальным потеплением этого не объяснить — у нас не настолько потеплело. Не может быть?! Но мерзлота плывет. Я слышал, что не так давно даже появилась новая наука — криотектоника.
— Классно… А что это?
— Не знаю, насколько все будет классно. Вот ты, Паш, думаешь, что все обойдется, само собой рассосется? Думаешь, несколько домишек перекосит, дорогу поведет, потом мы это отремонтируем и все успокоится?
— Не знаю я, что будет, я не Господь Бог. Да только все это будет уже без меня. Как-то будет, а мы к тому времени будем далеко.
— А если все наши представления ошибочны? Эта наука новая, она ведь про что… Вот если мерзлая порода оттает, что будет?
— Осадка. Термокарст.
— А глобально? То, что сейчас: бугры пучения и термокарст — это наша земля еще шалит по-маленькому… Представь, что целые геологические пласты начнут терять устойчивость, придут в движение миллионы и миллионы тонн грунта… Вот протаяла где-нибудь на глубине прослойка мерзлой породы, образовалась поверхность скольжения — тут и до оползней недалеко! А может, и криогенные землетрясения пойдут. Выстоит ли тогда Город? Чую, будет нам тогда ай-ай-ай! И кто знает, какими еще феноменальными явлениями могут сопровождаться подобные процессы?
— Бред! Боря, поостерегись, по-моему, к тебе подкрадывается белочка!
— Не пужай! Я хоть и глубоко пьющий, но все же слегка интеллектуальный человек! — отмахнулся
— Большинство ученых соглашались с тем, что если все будет идти как идет, мерзлота простоит еще многие десятки, если не сотни лет. Вспомни физику восьмого класса: повышение температуры среды выше ноля вовсе не гарантирует таяние льда. А чтобы растопить миллионы тонн мерзлого грунта, нужна огромная энергия, сопоставимая с энергией космических процессов. Ее нет!
— Вот ты сам сейчас сказал «соглашались» в прошедшем времени. Да, раньше соглашались, а в последнее время как воды в рот набрали. То ли сказать больше нечего, то ли правда такова, что о ней не знают как и сообщить. Похоже, не выйдет по-ихнему. Наша земля скоро очнется ото сна и начнет взламывать сковывающий ее поверхность панцирь.
— Может, ты сто крат прав, братишка, да только это не важно. Городу не выжить, и погубит его не потепление и не мерзлота, а сама наша подлая жизнь. Ты веришь в заумные теории, а очевидные вещи пытаешься не замечать. Угробят они нас, помяни мое слово. Пусть не враз, пусть не за один прием, не за год. Но ликвидируют. Будет так же, как с Ермаково.
— Не скажи… Ты в курсе, что позавчера на участке между Курейкой и Городом получил пробоину контейнеровоз. Еле добрались до ближайшей пристани.
При этих словах Лида вся обратилась в слух. Ей так не хотелось верить, что среди счастливых слов «каникулы» и «круиз» может найтись место отвратительному слову «пробоина». Она встала и чуть приоткрыла дверь. Теперь она могла слышать все до последнего слова и даже кое-что видеть. В маленькой типовой кухне на столе стояла почти что опустошенная бутылка водки, и вся кухонька была залита золотистыми лучами низкого ночного солнца. Над столом, склонив друг к другу головы, сидели отец и дядя Боря. Оба были очень нетрезвы.
— Весь Город слухом полнится. Такое не спрячешь.
— И как ты это объяснишь? Уж сто лет как плавают этим фарватером, и вдруг… Бац! И ведь его по весне проверяли — все нормально было. Никто даже не понял, что произошло, да и какой с них спрос, дел было по горло. Молодцы: пробоину заделали, корабль развернули и живыми добрались до Туруханска. Мне люди пошептали: один раз, это тот, что пробоиной закончился, а были еще… Днище просто чиркало обо что-то…
— Считаешь, изменился рельеф речного дна? Бугры пучения или еще какая чертовщина? Да нет, быть того не может. Или это Сам? — отец усмехнулся. — Великий и Усатый Вождь встал во весь рост и баламутит дно речное?
— А вот теперь ты опускаешься до суеверных бабских страхов. Конечно… Я слышал, конечно, что Сталин упал в реку лицом вверх, и того места потом долго боялись. Избегали… Но это было давно, и правда ли — большой-большой вопрос. Даже если правда, за прошедшие годы гипсовый истукан давно должен был рассыпаться в прах. И заметь, вся эта чертовщина творится только рядом с Городом. Выше Курейки тишь, благодать да речная гладь… Неужели ты не видишь связи?
— Ну, места наши непростые, странные…Господи? Если что-то загромоздит речное русло, вся округа всплывет!