Прощай, друг!
Шрифт:
— Недостаточно далеко, раз ты здесь, — отзывается Барран.
Потирая лицо в том месте, куда пришелся удар, он смотрит на Проппа который ходит взад и вперед по комнате.
— А вот я, знаешь, еще не нашел своей дороги, — с печалью в голосе заявляет Пропп.
— Не хочу навязывать тебе свое мнение, но Конго в противоположной стороне.
— Я не могу ехать один, док… — еще печальнее говорит Пропп. — А народ сейчас сам знаешь какой пошел хотят быть как все… Чиновниками!.. В клетках!..
Говоря это, он подходит
— Или обделывают свои делишки втихую, ни слова не говоря друзьям. (С отвращением) Темнилы!
Безо всякого перехода он указывает Баррану пальцем на тридцатиэтажное здание, которое так пристально разглядывал, и резко меняет тон.
— Так это там ты собираешься проводить медосмотр?
Молчание Барран переваривает услышанное. Каким образом этот проныра сумел не только узнать его адрес, но и разнюхать его планы?
— Что тебе здесь нужно? — наконец спрашивает Барран.
Не отвечая, Пропп вытаскивает из внутреннего кармана пиджака «Смит-и-Вессон», который он выиграл в лагере св. Марты. Он держит его перед собой в полотняной кобуре цвета хаки.
— Сколько? — отрывисто бросает Барран.
— Тебе виднее, — ухмыляясь, отвечает Пропп. Барран открывает ящик комода и, стоя к Проппу спиной, достает оттуда деньги.
— Ты так и не сказал мне, док, почему в нем не хватает одной пули… — говорит Пропп.
Барран подходит к нему, отсчитывая несколько купюр.
— …Но это я тоже раскопаю, — с недоброй усмешкой заканчивает Пропп.
— В таком случае в нем будет не хватать двух, — заявляет Барран спокойно.
Массивная дверь лифта отползает в сторону перед Барраном — на нем белая рубашка, темный галстук, пальто — и мужчиной лет пятидесяти, вида строгого и значительного, одетого в серый костюм.
Мужчина пропускает Баррана в кабину, не прерывая начатый разговор — голос его сух и бесстрастен, как и подобает чиновнику:
— …Я тут администратором четырнадцать лет. За это время мне довелось принимать здесь уже шестерых ваших коллег, доктор Барран. Вы самый молодой, чему я весьма рад…
Войдя за Барраном в лифт, он нажимает кнопку. Дверь закрывается, и кабина приходит в движение. По табло, указывающему этажи, вниз прыгает круглое пятно света. Не переводя дыхания, администратор продолжает:
— …У мужчины самый продуктивный возраст — между тридцатью и сорока годами. Все ваши коллеги были чересчур медлительны, доктор Барран. В нашей компании около трехсот служащих. Осмотр каждого должен занимать пять минут, значит, шесть человек за полчаса, двенадцать — за час, девяносто шесть — за день, так что всего вам потребуется три дня… Мы и отвели три дня.
Барран слушает эту густо пересыпанную цифрами тираду с вежливым равнодушием. На лацкане пиджака у администратора — фирменный красный
Кабина лифта тем временем быстро скользит на тридцать этажей вниз и останавливается на уровне подземелья. Отодвигаясь в сторону, дверь на сей раз открывает взору девушку не старше двадцати лет, свежую, белокурую, в строгом белом халате со стоячим воротничком на пуговицах. Выходя из лифта, администратор представляет ее Баррану:
— Ваша ассистентка, доктор… Мадемуазель Аустерлиц, дочь нашего директора. Мадемуазель Аустерлиц — студентка медицины.
Они стоят в одном из длинных коридоров — этот выкрашен очень светлой, почти белой краской — обширного, роскошно отделанного подземелья, отведенного рекламной службе СИНТЕКО.
Девушка пожимает Баррану руку. В глаза ему она смотрит лишь краткое мгновение и тут же отводит взгляд. Трудно понять, что это: антипатия или робость.
На экране рентгеновского аппарата — грудная клетка со слегка размытыми очертаниями.
— Поближе, — командует Барран.
— Бр-р, холодно.
Изображение становится четче. Аппарат выключается, и в комнате зажигается свет За экраном стоит служащая СИНТЕКО лет двадцати пяти, проходящая осмотр у Баррана, облаченного в белый халат. У нее подходящий для данной ситуации безразличный вид. Поднимаясь со стула, Барран говорит:
— Можете одеваться. Давно вам делали эту пробу на туберкулез7
— В прошлом году, — отвечает служащая.
Выходя из аппарата, она застегивает на груди верхнюю часть платья, которую перед тем опустила, — платья из оранжево-розового джерси. Это нечто вроде униформы. В рабочее время все служащие компании одеты одинаково: мужчины — в серое, женщины — в оранжево-розовое. И у всех на груди красная табличка с надписью «СИНТЕКО».
Осмотр проводится в конференц-зале, освещаемом сверху большим плоским подвесным плафоном. Вся ненужная сейчас мебель — стол и кресла — сдвинута к одной из стен, чтобы освободить место для необходимого Баррану медицинского оборудования.
Пока служащая заканчивает одеваться, Барран проходит в соседнюю комнату, поменьше. Его ассистентка, мадемуазель Аустерлиц, сидит там за металлическим столом и отбирает карточки проходящих обследование. Не глядя на Баррана, она протягивает ему одну из карточек. Тот наклоняется над столом
— черкнуть несколько слов и расписаться.
— Пригласить следующего, доктор? — спрашивает мадемуазель Аустерлиц.
— Пока не надо. Я вам скажу.
Девушка встает. Она проходит мимо него, направляясь к ящику с карточками. Внезапно выпрямляясь, Барран хватает ее за предплечье и, испуганную, поворачивает к себе.
— Вы вообще-то умеете смотреть людям в глаза? — сухо спрашивает Барран.
Даже сейчас мадемуазель Аустерлиц отводит взгляд в сторону. Губы ее подрагивают, как у обиженного ребенка.