Прощай, Лоэнгрин!
Шрифт:
Так что, по желанию убивать у меня была твердая пятерка. Потом пошли испытание посерьезнее.
Памятуя о том, что в спину мне будут дышать десятки людей, желающие моей смерти, а ни в коем случае не должна была исключать того факта, что меня могут рано или поздно «арестовать». Папа пояснил, что смертный приговор штука довольно желанная только потому что, его исполнению предшествует затяжной период допросов, ну, или если угодно откровенных пыток. Когда льют воду на покрытое полотенцем лицо — это детские игры. Другое дело, когда к местам, где находятся скопления нервных окончаний подают ток или медленно вводят раскаленные иглы от шприцев, это дико больно. А еще прижигания, выворачивание суставов…
Собственно папа собственноручно перепробовал на мне весь набор, но прежде предупредил о последствиях и долго отговаривал. Разве что до насилия не дошло.
Те два месяца я не забуду никогда. Все шрамы потому убрали в частной клинике пластической хирургии откуда я и сбежала. У меня оставался номер телефона Кросса, которого уже перестала в мыслях звать отцом.
Пришлось жить на улице, скитаясь от деревни к деревне. Благо, что в Румынии люди привыкли к цыганам и на меня особо не обращали внимания. Пару недель я отработала на одной птицеферме под Лугожем. Ее владелец — худой, седой мужчина средних лет был добр ко мне и всячески намекал, что не против чтобы я расширила свой круг обязанностей, перебравшись к нему в спальню. Я отказалась, а он пожал плечами и снял меня с чистки курятников, переведя в «убойный» цех. Куриные головы летели из-под топора ладно и без промедления. Мой застывший взгляд, поджатые губы и забрызганное кровью лицо являло собой то еще зрелище, так что сославшись на недостаток денег меня попросили, но за работу оплату выдали. Эти гроши были истрачены за пару дней.
Нормально заработать удалось, когда я добралась до Тимишоара и устроилась в один из баров на подпевку, но проникновенные песни местной солистки едва были слышны, потому что «второй» голос выдавал такую дрожь и томление, что завсягдатаи заведения забывали опустошать свои стопки и слушали меня открыв рты. Вскоре появились поклонники. Хозяин бара, поставил меня на сольные выступления. Половину заработка я брала алкоголем.
Следующие недели я провела в пьяном угаре, стараясь переварить тот факт, что должна прийти к судьбоносному решению.
Месяц без надзора отца почему-то не принес облегчения. Публика была приличная и никто не распускал рук, наоборот, сплошные предложения помочь, потому что мой внешний вид оставлял желать лучшего. Но труды отца не прошли даром, я загиналась от паранойи. Доходило до того, что спокойно вести диалог я могла не с живым человеком, а только с дядюшкой Пекосом, который был набит у меня на руке. До безумия оставалось всего ничего.
Я вернулась в Биделе, как милая, обнаружив Кросса в самом безмятежном расположении духа. Как оказалось, он даже не собирался меня искать. Более того, этот невероятный тип был полностью уверен, что я вернусь.
Конечно! Не могло же столько лишений пойти напраслиной.
Проклятая психология!
Чувствительность, как физическая, так и эмоциональная притуплялась в последствии с каждым годом все больше и больше.
В этом году Сьюзан исполнится шестнадцать. Мы перебрались в Хорватию. Отец переписал на меня свой дом и землю. Он уведомил меня об этом через нотариуса и не удосужился даже позвонить мне.
Наши отношения со Сью нельзя было назвать сложными. Этот этап мы давно прошли. От самих отношений на сегодняшний день остались одни воспоминания. И все из-за моей «работы».
Разумеется, все держалось в секрете и длительное отсутствие объяснялось деловыми командировками. Честно признаться
Сколько же трудов ушло на то, чтобы найти людей, которым действительно можно было доверять. Кстати, я была совладелицей лондонского агентства по подбору обслуживающего персонала, от которого Лора Диони и отправилась в Баварию. Фирма была на грани разорения из-за высокой конкуренции и мое щедрое предложение в обмен на долю в бизнесе, буквально спасло хозяина от разорения. Но «инвестиции» были произведены с небольшой оговоркой — нужно было принять на работу девушку, эмигрантку из Италии, без лишних вопросов и только по документам.
Это очень напоминало «Мертвые души», но только в отношении одного человека. Разумеется Лору Диони никто не видел в глаза, но при малейших расспросах о ней, всегда следовал один ответ — она на работе за границей.
Едва обугленный труп Фаррота увезли в морг, Нойншванштай наводнили полицейские. Но инициативу, на следующий же день перехватили спецы из Интерпола и ФБР. Одни только допросы продолжались почти две недели. Проверили каждого работника, каждого работягу из ремонтной бригады, записи видеокамер изучали едва ли не под микроскопом.
Но в итоге, я убралась восвояси из Баварии, ни разу не пожалев, что больше никогда сюда не вернусь. Перед тем, как отправиться в аэропорт Брандербурга, я заскочила в службу доставки и выбрала самую дорогую опцию, которая предполагала, что курьер лично перевезет груз, минуя крупные таможенные посты. По сути это была контрабанда.
Голова Алекса была доставлена в рюкзаке, в герметичном полиэтиленовом пакете. Мне ее передали в аэропорту по прибытию в Лондон. Лора Диони должна была раствориться в крупном мегаполисе, в то время, как Финис нужно было довести начатое дело до конца.
Встречу с Оттернеем я назначила на следующий же день, чувствуя нетерпение. В камере хранения Хитроу, я нашла ячейку, которую арендовала уже несколько лет. В ней, меня ждали два билета в Джакарту и Мумбаи.
Сохранять хладнокровие было так привычно. Словно я входила в особый режим, при котором только и было возможно сохранить разум, от того, что за плечами, в сумке, к спине прижималась отрезанная человеческая голова.
«Он спас тебе жизнь…!» — снова вспыхнуло в мозгу.
Раствор эпоксидной смолы сработал на отлично, он не позволял запаху разлагающейся плоти проникнуть сквозь прозрачный слой полимера. Все это время, я успешно блокировала малейшие воспоминания о ночи в морге Фюссена, когда вооружившись специальной пилой, методично отделяла голову от тела. В свете одинокой лампы, я помнила с каким звуком дрожащее острие с хрустом и без труда преодолело корку обгоревшей черной кожи и вплотную приблизилось к позвонкам. Тут пришлось надавить с силой, чтобы сократить весь процесс до минимума. Времени у меня было в обрез, пока дежурного охранника отвлек подозрительно шатающийся по территории больницы мужчина.
Это был Нордман.
Вот почему лесник так долго не показывался мне на глаза. Да, папа отлично справлялся со своей ролью.
Мы договорились, что он останется в Баварии и если честно, я сомневалась, что когда-нибудь еще раз его увижу.
Чтобы спокойно поговорить, Карл Нордман вызвался отвезти меня в аэропорт. Как ни странно, со стороны отца не последовало разбора полетов, хотя я была уверена о его осведомленности, что мы с Алексом Фарротом более чем сблизились.
Красноречивое молчание длилось больше получаса.