Прощай, оружие! Иметь и не иметь
Шрифт:
– Вы не пригласите ко мне привратника?
– Хорошо.
Пришел привратник. Он просто давился от смеха.
– Этот парикмахер сумасшедший?
– Нет, синьорино. Он все перепутал. Он меня не понял и решил, что вы австрийский офицер.
– Вот как.
– Ха, ха, ха. Такой шутник. Еще бы, говорит, одно неловкое движение, и я бы его… – Он провел себя по горлу большим пальцем. – Ха, ха, ха. – Его просто разбирал смех. – Я ему объясняю, что вы не австриец. Ха, ха, ха.
– Ха, ха, ха, – с горечью повторил я. – Если бы он перерезал мне горло, вот было бы смеху.
– Нет,
– Ха, ха, ха, – передразнил я его. – Проваливайте.
Он ушел, и из коридора еще доносился его смех. Потом я услышал чьи-то шаги и поднял глаза. В дверях стояла Кэтрин Баркли.
Она подошла к моей кровати и сказала:
– Здравствуй, милый. – Она была такая свежая, молодая и красивая. Я подумал, что никогда не встречал таких красавиц.
– Привет. – Я ее увидел и влюбился. Во мне все перевернулось. Она бросила взгляд на дверь и, видя, что мы одни, присела на кровать, нагнулась и поцеловала меня. Я привлек ее к себе и поцеловал, слыша, как бьется ее сердце.
– Сладкая моя, – сказал я. – Как чудесно, что ты сюда приехала.
– Это было не так трудно. Труднее будет остаться.
– Ты должна остаться. Ты просто чудо. – Она сводила меня с ума. Я не мог поверить, что она здесь, и прижимал ее все сильнее.
– Не надо, – сказала она. – Ты еще нездоров.
– Еще как здоров. Ну же.
– Нет. Ты еще не вполне выздоровел.
– Вполне. Точно тебе говорю. Ну пожалуйста.
– Ты меня любишь?
– Еще как. Я с ума по тебе схожу. Иди же ко мне.
– Чувствуешь, как бьются наши сердца?
– К черту сердца. Я тебя хочу. Ты меня сводишь с ума.
– Ты правда меня любишь?
– Хватит повторять. Иди ко мне. Прошу тебя. Кэтрин, ну пожалуйста.
– Хорошо, но только на одну минутку.
– Ладно. Запри дверь.
– Тебе нельзя. Ты не должен.
– Давай. Не надо слов. Я тебя прошу.
Кэтрин сидела на стуле у кровати. Дверь в коридор снова была открыта. Безумие прошло. Еще никогда я так хорошо себя не чувствовал.
– Теперь ты веришь, что я тебя люблю? – спросила она.
– Ты чудо, – сказал я. – Ты должна остаться. Они не имеют права тебя услать. Я от тебя без ума.
– Нам надо быть ужасно осторожными. Это было безумие. Это невозможно.
– Ночью возможно.
– Нам надо быть предельно осторожными. И тебе в присутствии посторонних.
– Я буду.
– Так надо. Ты чудесный. Ты ведь меня любишь?
– Не повторяй этих слов. Ты не понимаешь, как они на меня действуют.
– Я буду за собой следить. Не хочу тебя излишне волновать. Дорогой, мне правда надо идти.
– Скорее возвращайся.
– Когда смогу.
– Пока.
– Пока, милый.
Она ушла. Видит Бог, я не хотел в нее влюбляться. Я ни в кого не хотел влюбляться. И вот тебе на, влюбился. Я лежал на кровати в миланском госпитале, и в голове все перемешалось, но чувствовал я себя прекрасно, а потом пришла мисс Гейдж.
– Доктор приедет, – сказала она. – Он позвонил из Комо.
– Когда он приедет?
– После обеда.
До обеда не случилось ничего примечательного. Доктор оказался
Врач, делавший мне рентген в Ospedale Maggiore [21] , был человек веселый и сноровистый. Больного поддерживали за плечи, чтобы он мог своими глазами видеть на экране наиболее крупные осколки. Снимки должны были прислать позже, а пока врач попросил меня написать в блокноте мою фамилию, полк и какие-нибудь пожелания. Инородные предметы в человеческом теле он считал уродством, мерзостью и проявлением жестокости. Австрийцы сущие негодяи. Много ли я их убил? На самом деле никого, но, чтобы сделать ему приятное, я сказал, что много. Меня сопровождала мисс Гейдж, и врач, приобняв ее, заметил, что она своей красотой затмевает Клеопатру. Он понятно выразился? Клеопатра, царица Древнего Египта. Затмевала, как Бог свят. Мы вернулись в наш госпиталь на санитарной машине, и после непростой транспортировки я снова оказался наверху в своей постели. Снимки пришли в тот же день. Врач выполнил свое обещание. Кэтрин Баркли показала мне снимки. Она вынимала их из красных конвертов, подносила к свету, и мы вдвоем их разглядывали.
21
Главный госпиталь (итал.).
– Это твоя правая нога. – Она положила снимок обратно в конверт. – А вот твоя левая.
– Убери их, – сказал я, – и ложись рядом.
– Не могу, – возразила она. – Я заглянула на минутку, чтобы тебе их показать.
Она ушла, и я остался один. День был жаркий, и, когда мне осточертело лежать, я послал привратника за газетами. Пусть купит все, какие только будут.
Он еще не успел вернуться, как ко мне пожаловали трое врачей. Я давно заметил: врач-неудачник ищет такую же компанию, чтобы было с кем проконсультироваться. Доктор, который не в состоянии правильно вырезать вам аппендикс, порекомендует вам доктора, который не сможет успешно удалить вам гланды. Такие врачи ко мне пожаловали.
– Вот этот молодой человек, – представил меня лечащий врач с тонкими пальцами.
– Здравствуйте, – сказал его коллега, высокий, костлявый, с бородкой.
Третий, державший красные конверты с моими снимками, ничего не сказал.
– Снимаем бинты? – спросил бородатый.
– Да, конечно. Сестра, пожалуйста, снимите бинты, – обратился лечащий врач к мисс Гейдж. Что она и сделала. Я посмотрел на свои ноги. В полевом госпитале они походили на несвежий рубленый бифштекс. Теперь раны покрылись коркой, колено опухло и посерело, а икра ввалилась, зато гноя не было.