Прощай, Византия!
Шрифт:
Катя обрадовалась: Иннокентий! Мастер-стилист по стрижкам и укладкам. Стыдно было признаваться, но в самую первую их встречу в парикмахерском кресле Катя отнеслась к нему с великим недоверием. Совсем мальчишка, на вид вчерашний школьник — что такой может понимать в женщинах, в женской привлекательности, и в прическах в частности? Стоек был еще стереотип: парикмахерша — это обязательно она. А он — это нечто подозрительное в голубых тонах. В ту их первую встречу Катя придиралась к каждой мелочи, капризничала. Паренек Иннокентий вздыхал, кротко парировал каждый ее булавочный укол и порхал над Катей,
С тех пор она ходила исключительно к Иннокентию. Он был превосходный стилист, колорист, парикмахер — в общем, спец по волосам с большой буквы. Он был единственным мужчиной в салоне и совершенно этим не тяготился. Напротив, было видно, что именно женское царство для него — родная страна.
Каково же было отчаяние Кати и всех остальных постоянных клиенток, когда по салону пронесся слух, что Иннокентия забирают в армию. Это было то же самое, что жарить на сковороде соловья. Представить себе милейшего, обходительнейшего Кешу-Иннокентия в казарме среди ражих дембелей было просто страшно. Все пребывали в отчаянии. Но, к счастью, угроза миновала. Иннокентий снова порхал по салону — стриг и причесывал, колдовал, экспериментировал.
После SPA Катя попала к нему.
— Добрый день, что делаем на этот раз?
— Иннокентий, как обычно, только чуть короче, кажется, кончики секутся. — Уберем. А цвет? — Иннокентий улыбался.
— Цвет, — чувствуя свою глупейшую счастливейшую улыбку, Катя смотрела на себя в зеркало. И так вообще-то неплохо, но ведь это месть, месть. — Я даже не знаю. Но надо поменять.
— Осень — пора теплых тонов. — Иннокентий склонил голову набок, примеривая, оценивая. — Вот взгляните.
Они склонились над альбомом красок. Теплые тона… Катя подумала, во сколько обойдется стрижка, укладка и окраска, мысленно приплюсовала к уже и без того раздутому счету. А платить придется кредиткой Драгоценного — ах, какая тонкая месть. Ах, какое лицо у него будет, когда он увидит, прочувствует!
— Вот этот тон. — Она выбрала цвет.
— Отлично. — Иннокентий укрыл Катю до подбородка алым фирменным чехлом. Его бледненькое личико сияло профессиональным вдохновением. Он не накладывал краску, он творил, будто писал фреску. И такого художника хотели забрить в солдаты, словно средневекового рекрута!
— Чудесно, чудесно, — приговаривал он, прокрашивая кисточкой корни волос, подавая Кате то чашку кофе с лимоном, то последний номер журнала мод, чтобы не было скучно ждать.
В это время зазвонил Катин мобильный. Она дотянулась до сумки. Определитель оповестил: Драгоценный. «Проспались, наконец, гаврики», — подумала Катя. И ответила: «Алло».
Сопение в трубке. Тягостное молчание. Потом отбой. Раз — начала она отсчет. Когда краску смывали, совершенно некстати раздался новый звонок. Она не взяла телефон. Он зазвонил снова — настырно, страстно. И снова — молчание, многозначительный вздох. Отбой. «Два, — продолжала считать Катя. — Нет, это уже будет три». Семейный мир восстанавливался туго. Отчего-то она решила, что доведет счет до пяти. Тут пришла эсэмэска — не очень понятная: «У меня сердце болит или душа?» Катя понятия
Телефон зазвонил снова. Опять Драгоценный. «Это будет четыре, про душу не в счет», — решила Катя. Но отвечать опять-таки не стала — выяснять отношения, когда у вашего уха щелкают ножницами, неприлично и небезопасно. Телефон буквально взорвался новым звонком. Высветился какой-то другой номер. Катя решила, что это все равно муженек, но уже конспиративно с телефона Мещерского (она как-то даже не сообразила, что номер-то не тот).
— Ну? Что надо? — Катя старалась, чтобы ее не заглушал фен.
Треск, тишина.
— Долго будем молчать? Вообще, как не стыдно быть таким подлым, бессовестным негодяем?
— Это я — бессовестный негодяй?
Катя вздрогнула: а это не муж. Это совсем другой человек звонит.
— Ой, Никита.., ты?
— Я. Почему это я негодяй?
Начальника отдела убийств Никиту Колосова (а это был именно он) Катя видела примерно дней семнадцать назад, когда радостно сообщила ему (дело было в коридоре главка), что уходит в отпуск (наконец-то!) и улетает с мужем в Сочи.
— В Сочи в ноябре? — мрачно хмыкнул Колосов. — Это он тебе идею подал?
За все годы знакомства Колосов (кстати, старый приятель Мещерского) ни единого раза не назвал Катиного мужа (с которым наотрез отказывался знакомиться) по имени — только словцом «он».
Сочи в ноябре были идеей Кати. Но Колосову она в этом не призналась. Расстались они сухо. Правда, все это: их разговор, прощальное «ну пока, Никита» — Катя скоро выбросила из головы. Звонков в отпуске она не ждала, тем более от начальника убойного отдела. И вдруг…
— Никита, прости, я ошиблась. Тут кто-то все время тоже ошибается. — Катя придумывала на ходу. — Я сейчас дико занята. Ты как? Нормально? Я тебе потом позвоню, ладно? Как-нибудь потом.
— Катя, я тебя должен срочно видеть.
«Ба, — подумала Катя. — Этого еще не хватало. И день сегодня будний, и утро на дворе, и он вроде трезвый… Впрочем, у них там по голосу не поймешь».
— Никита, я не могу, я занята. Если хочешь, мы увидимся потом.., как-нибудь.., в кафе или…
— Да какое, к черту, кафе! — рявкнул Колосов. — Дело срочное, не терпящее отлагательств. Ты должна приехать сейчас. И вот еще что: разыщи срочно эту свою подругу Нину.., как ее.., ну, подружка у тебя — доктор, врач. Черненькая такая, вы с ней в Май-Горе на даче вместе были. Она нам тоже срочно нужна.
— Кому это вам?
— Мне, — отрезал Колосов. — Все, приезжай, жду в управлении.
Катя ошарашенно смотрела на телефон.
— Что у нас случилось? — спросил Иннокентий, делая последний штрих укладки.
— Ему зачем-то потребовалась Нинка, — пробормотала Катя.
— Кому? — Иннокентий олицетворял легкомыслие и шарм.
У Кати едва не сорвалось с языка: человеку, еще восемнадцать дней назад казавшемуся тайно в меня влюбленным. Она глянула на себя в зеркало: оттуда ответила взглядом незнакомка — плод вдохновения парикмахера-стилиста, мага и чародея. «Ах, вот вы какие все, — вспыхнула Катя. — И этот туда же. Ну, я вам всем покажу».