Прощайте, серебристые дожди...
Шрифт:
Но больше всего поразила Азата вышитая дорожка, которую можно увидеть в любом доме. А на большом винтовочном патроне, вместо гвоздя забитом в стену землянки, висела красная дамская сумочка.
«Тут, в лесу, случилось большое недоразумение, не иначе, — решил он. — Просто так не поставили бы во главе партизан женщину. Почему с ней так считаются? Может, потому, что она красивая?»
Красоту ведь понимает каждый человек, тут уж ошибиться никак невозможно.
Наверху послышались шаги. Мальчик посторонился, чтобы пропустить
Пленный оказался высоченного роста, под стать начальнику разведки. Только ужасно рыжий. Даже ресницы отливали медью. А глаза бесцветные, светлые, как снятое молоко.
Такого лица, с тяжёлой-отвисающей челюстью, Азату никогда ещё встречать не приходилось. «Неужели он отвисает оттого, что во рту у него полным-полно золотых зубов?» — подумал мальчишка.
Пленный, казалось, должен был бы дрожать в страхе или, во всяком случае, молчать. А этот вел себя так, словно к друзьям пришёл. Не дожидаясь вопросов, залопотал по-своему.
— Что он говорит?
— Он уверяет, что у нас опытные и смышлёные разведчики, — стал переводить дядя Ваня. — Его, говорит, очень ловко сцапали… Почти не по правилам…
Оксана Белокурая — так звали командира, — повернувшись к Артисту, спросила:
— Разве так и произошло — не по правилам?
— Пожалуй, он прав… мы все были одеты в немецкую форму. Он принял нас за своих. Мы сняли его за километр от Красного моста. Перехватили, так сказать, между постами. Он не попал к своим зенитчикам, зато попал сюда. Ему повезло. Ведь для него война уже кончена.
— Обыскали его?
Начальник разведки выложил из полевой сумки пистолет, записную книжку и несколько фотографий. Оксана стала просматривать личные вещи пленного, и её внимание задержалось на записной книжке.
— На каждой странице автографы на русском или украинском языке. Всего девятнадцать подписей. Любопытная штука… Как он объяснит их происхождение?
— Утверждает, что это автографы друзей. Все, кому он оказал хотя бы небольшую услугу, ставили по его просьбе свои подписи. Он говорит, что рисковал: это могло не понравиться гестапо.
— Немец чувствует свою погибель, — заключил дядя Ваня. — Вот и запасается справками.
— Странный фашист, — проворчала Оксана. — Не правится он мне. В своих показаниях он ничего нового не дал о Красном мосте?
— По его словам, он прибыл сюда лишь три дня назад, — сообщил начальник разведки.
Она не стала задавать пленному вопросы, наверно, решила, что им займутся другие, войсковые разведчики.
— Завтра переправим его на аэродром. Он нам не нужен. Показания его тоже…
— Куда его пристроим? — спросил Артист. — У нас же нет тюрьмы.
— Мы его возьмём к себе, — предложил дядя Ваня — Тем более лазарет пустует.
— Правильно, — согласилась Оксана. — Вас всех прошу задержаться, а хлопец отведёт его в лазарет. Один справишься?
— Чего же не справиться? —
— Оружие ему выдать, — распорядилась командир.
— У меня уже есть карабин, — доложил Азат.
— Пусть для него это будет первым боевым заданием, — сказала Оксана. — А теперь веди его.
После тёмного блиндажа очень уж ярким показалось весеннее небо.
Тот и другой — пленный и конвоир, — точно сговорившись, прищурили глаза.
Немец, однако, не особенно радовался весне и солнечным лучам. Он вышагивал, понурив голову, точно стыдясь встречных людей. Особенно обидным было то, что его, офицера фашистской армии, конвоировал мальчишка.
Одно утешение — никто из своих не видит его в столь унизительном положении.
Мальчишка не знал, что творится в душе пленника, не освоился он и с новой для него ролью конвоира, не представлял и того, какую тяжёлую обузу возложили партизаны на его слабые мальчишеские плечи.
В этот миг его грудь распирала большая шальная радость. Ведь не кто иной, а сама Оксана, командир отряда сказала: «Пусть для тебя это будет первым боевым заданием».
Он шел, горло вскинув голову. Если говорить честно, то Азату здорово хотелось, чтобы побольше людей видели его.
Пусть глядят! Пусть завидуют!
Разве он мог предположить, что ему суждено на всю жизнь запомнить это утро, каждый шаг небольшого пути, который отделяет его сегодня от землянки командира до лазарета?
— Эй, новенький! — окликнул его кто-то. — Не спускай глаз с этого гада.
Азат не оглянулся. Он знал свои обязанности и не нуждался в подсказке.
За долгую зиму партизаны стосковались по теплу. Каждому хотелось собственными глазами посмотреть, как, не спеша с сосулек, падают капли, как набухли почки, и услышать журчание ручейков.
И вот высыпавшие под тёплые лучи солнца люди увидели фашиста, бредущего под дулом карабина. Партизанам показалось знаменательным, что вражеского офицера конвоирует мальчишка. «Время фашиста уходит, приходит наша весна».
Азат зорко наблюдал за Рыжи, однако успевал бросить взгляд и на партизан. Одни из них молча провожали фашиста, другие, сердито сплюнув, отворачивались.
Азата очень удивил Сидоренко. Этот бывалый партизан, казалось, не хотел сойти с тропинки. Он смотрел на фашиста с ненавистью. Старого партизана можно было понять: каратели поизмывались над его семьёй.
Сидоренко не уступил дорогу. Ссутулившийся фашистский майор волей-неволей должен был обойти сурового партизана.
А минутой позже произошёл совсем уже опасный и непредвиденный инцидент. Неизвестно откуда на тропку выскочил Титов, весельчак и шутник. Юный конвоир не сразу признал разведчика: глаза у того от ярости стали узкими щёлочками, лицо побледнело, словно в этот миг вся кровь его отхлынула к сердцу…