Прощение славянки
Шрифт:
– Кофеек у них не фонтан, а вот булочки всегда свежие. Рекомендую. – Турецкий рассказал профессору, где находится буфет, а сам уже рвался провести следующий эксперимент.
– Александр Борисович, что вы задумали? – спросил Огородников, видя нетерпение Турецкого.
– Слушай, Иван, когда мы были в квартире Груздева, пока профессор ковырялся в этой колонке, я прошвырнулся по квартире. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что окна изнутри закрываются на задвижку.
– Ну? И что?
– Не нукай, а слушай сюда. Я читал отчет Ремизова, в котором он описывал, что, когда в момент пожара приехал со своей командой в квартиру
– Я это тоже подметил, но задвижки все равно проверил. Кстати, они были открыты. Как будто специально для отчета. Хотя и так ясно, что отчет Ремизова – сплошное вранье.
– Значит, под предлогом дополнительного осмотра места происшествия нужно вызвать этих Шатохина и Уралова. Пускай сейчас приезжают на Южную, к дому Груздева. Проведем следственный эксперимент.
– А что же мы его сразу не провели, когда уже были там?
– Не хочу, чтобы люди Певцева заранее знали о нем. Этот напыщенный индюк Редькин неспроста прикатил поприсутствовать при осмотре. Когда соберем результаты всех экспертиз и следственных экспериментов, обрушим всю информацию на Ремизова. Поинтересуемся, чем он руководствовался, представляя нам необъективное заключение первоначального осмотра?
Они вышли на улицу, и Огородников позвонил из автомата в отделение милиции, о чем-то недолго поговорил и сообщил Турецкому:
– Сейчас выезжают, как раз к нашему приезду успеют.
Милицейский «уазик» уже стоял у подъезда, когда подъехали Турецкий и Огородников.
Турецкий был при погонах, старшины вытянулись в струнку:
– Здравия желаем…
– Здорово, служивые. – Турецкий окинул их строгим взором. – Сейчас будете участвовать в следственном эксперименте. Надо взобраться по этой лестнице и проникнуть в окно рядом с тем, которое выгорело во время пожара.
Старшины потоптались на месте, один из них несмело возразил:
– Но там же решетки…
– Так на кой ляд вы писали в отчете, что проникли в квартиру через окно?
Оба потупили взгляд и промолчали.
– Начальство велело? – с грозным видом продолжал Турецкий.
Старшина Шатохин едва кивнул.
– Рассказывайте, что было на самом деле. Все равно я уже знаю всю картину пожара, что было и чего не было.
Уралов в смятении стал рассказывать, что Ремизов действительно велел им влезть по лестнице и открыть окно. Уралов влез и толкнул окно, оно распахнулось. Но закрыть его они уже не могли, так окно и осталось распахнуто.
– Значит, оно не было закрыто на задвижку?
– Нет, оно было приоткрыто. Я еще подумал: зачем в такой холод понадобилось держать окно открытым?
– Все ясно. Теперь пошли в вашу машину, мы посидим погреемся, а вы напишете отчет, да чтоб всю правду, как было на самом деле.
Милиционеры понуро поплелись к своей машине. Турецкий бодро вышагивал впереди них, Огородников насвистывал какую-то веселую мелодию. В салоне старшины тихо совещались, сообща вспоминая события злосчастного дня. Сформулировать мысли им удавалось с трудом, иногда Огородников и Турецкий подключались, чтобы им помочь. Получив отчет, Турецкий прочитал его и велел милиционерам подписать бумагу. Турецкий
– Если окно было открыто во время пожара, то о каком угарном газе может идти речь? – Турецкий смотрел прямо перед собой, Огородников кивнул, соглашаясь с ним.
Они поехали. Милиционеры хмуро смотрели им вслед.
– Слушай, Рома, будем Ремизову звонить? – спросил Уралов у коллеги.
– А на хрена? У них следственно-оперативная группа есть. Пускай сами разбираются. Мы люди подневольные. Один начальник говорит одно делать, другой – другое, а нам отдувайся за всех? Теперь понятно, почему нам по этой лестнице тогда взбираться приказали. Чтобы оперы чистенькими остались, вне всяких подозрений. Пропади они все пропадом! – зло бросил Шатохин и сплюнул в открытое окошко. Он все еще не мог прийти в себя от пережитого унижения. Надо же, как сопливого мальчишку уличили во лжи. Унизили, растоптали, теперь радуются небось. И этот московский прокурор как танк прет…
А начальство между тем, подъехав к гостинице, заходить не торопилось. Оно прогуливалось по улице и вело неторопливый разговор:
– Надо вынести постановление о проведении эксгумации трупов всех троих.
– Кому доверите проводить, Александр Борисович?
– Да уж не вашим неподкупным. Пойду сейчас в свой номер опять в Москву звонить. Нехай «слухачи» свой хлеб отрабатывают. А то обидно им небось впустую дни свои проводить? Все равно надо вашу прокуратуру оповестить. Хочешь, Иван, зайдем погреемся в номере?
– Да нет, поеду уже. Обещал сегодня Оле – мы с ней два дня не виделись. Как стемнеет, к ней отправлюсь.
– И в каком наряде сегодня будешь?
– Не думал еще. Наверное, сантехником.
– Ну удачи тебе. Спасибо за помощь. – Мужчины пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Из припаркованной у тротуара машины за ними наблюдали трое. Еще двое со скучающим видом стояли у магазина и изучали витрину. В отражении стекла они хорошо видели, что мужчины расстались, и разделились тоже. Турецкий возвращался к гостинице неторопливым шагом, время от времени замедляя шаг и с любопытством глазея на витрины. Едва заметная улыбка тронула его губы. На смену невысокому коренастому парню из машины вышел почти подросток с прыщавым лицом и крупным носом. «Ну и носяра, глаз не отвести. И такой еще хочет казаться серой тенью!» – мелькнула мысль. Турецкий зашел в гостиницу, «хвост» остался снаружи. Дежурная демонстративно отвернулась, но Турецкому было не до нее.
Любовь мента, или Семеро сантехников
За квартал до Олиного дома Огородников отпустил таксиста, и тот умчался в снежную даль в поисках нового клиента. Огородников пошел дворами, настороженно присматриваясь к редким прохожим, которые припозднились и теперь спешили домой, как будто за ними гнались. Мороз ощутимо пощипывал лицо и нос, тонкие перчатки плохо согревали руки, и Иван дал себе обещание завтра же надеть варежки, связанные Олей к Новому году. Подходя к ее подъезду, он уже волновался, как обычно, когда спешил к ней на свидание. Оглянулся еще раз – никого вокруг не заметил, двор был пустынным, только где-то залаяла собака, и негромкий мужской голос окликнул ее. Дверь открылась сразу, едва он в нее поскребся. Не успел он закрыть ее за собой, как Оля уже висела у него на шее и быстрыми поцелуями осыпала его лицо. Ивана тронуло ее бурное проявление чувств, он нежно заключил ее в свои объятия и тихо загудел: