Прощение славянки
Шрифт:
– Вот и хорошо, теперь даже если кто и задумал уши навострить, ничего не расслышит, – сказала Галя, оглядываясь.
Народ пил, жевал, громко разговаривал, пытаясь перекричать музыку, доносившуюся из усилителей. Высокая длинноногая брюнетка пела в микрофон, хотя в таком небольшом зале вполне можно было обойтись без микрофона и усилителей. Но, видимо, музыканты считали, что чем громче звучит музыка, тем лучше. Играли они сносно, и вскоре московские гости смирились с тем, что приходилось орать во все горло, чтобы быть услышанным своим собеседником. Яковлев
– Ради такого мяса я готов любые муки претерпеть! – заявил Турецкий, обтирая ладонью мясной сок, который стекал по подбородку.
– Давай повара пригласим, поблагодарим его. Приятное сделаем человеку, – предложила Галя. После вкусного вина у нее поднялось настроение.
Они подозвали официантку и попросили пригласить повара. Та удивилась, но скрылась за занавеской. Решила, что заезжие гости со своими буржуйскими замашками хотят произвести впечатление на местную публику.
Симпатичный паренек небольшого роста в высоком белом колпаке и белой тужурке, смущаясь, подошел к столику. Видимо, клиенты еще ни разу не вызывали его, чтобы выразить благодарность. С соседних столиков смотрели с любопытством.
– Я про твое мясо обязательно расскажу главному повару ресторана «Будапешт», – пообещал Турецкий. – Может, он тебя пригласит работать.
Парень расцвел. Когда он скрылся за занавеской, Галя удивленно спросила:
– Что, действительно скажете? Не думала, что вы туда захаживаете, да еще и главного повара знаете.
– Был пару раз, – небрежно ответил Турецкий. – Но повара не знаю. А у парня пусть будет мечта. У каждого человека должна быть мечта. У мужчины тем более. Они тогда горы переворачивают, особенно если дело касается карьерного роста. А у парня явный талант, пусть развивает. Действительно станет первоклассным поваром.
На улице было малолюдно. Галя поежилась:
– Когда же эти морозы закончатся? Зима какая-то бесконечная, я себя чувствую, как полярник в зоне вечной мерзлоты.
За ними медленно ехала машина с незажженными фарами и прибавила газу только тогда, когда все скрылись за дверью гостиницы. Огородников обеспокоенно посмотрел ей вслед.
Турецкий явно перебрал лишнего. Ему было весело, и даже мысли о семейных неурядицах не портили ему настроение. Ирина в последний их разговор вела себя прилично, не ругалась, а, наоборот, велела отдыхать. Он отдохнул, теперь можно ей позвонить, сообщить, что следует ее советам.
Телефонную трубку подняли сразу.
– Ну как дела, моя родная? – спросил он ее ласково. Что-то в его голосе насторожило Ирину. Она неуверенно ответила:
– Да ничего, работаю, Нинулю воспитываю. А ты как?
– Отдыхаю, – честно признался Турецкий. – Ты мне по телефону велела отдыхать, вот я и следую твоим советам.
– И как же ты отдыхаешь? – Тон ее голоса изменился, но Турецкий, находясь под впечатлением приятно проведенного вечера в хорошей компании, не придал этому значения.
– Да вот только что из ресторана вернулся. С ребятами ходил.
– А с девчатами?
– И девчата были. – Турецкий
– Ну и гуляй дальше, Вася! – почему-то зло ответила Ирка и опять бросила трубку.
Турецкий обескураженно слушал короткие гудки. Что ей на этот раз не понравилось? Какая же Ирка стала вредная… Вот в таких вредных баб и вырастают вредные дети… Ему опять стало смешно, и он завалился на кровать. День прошел плодотворно, а главное, закончился весело. Турецкий заснул, мирно посапывая, и лишь иногда всхрапывал.
В храме Святого Георгия
Утром Огородников заехал за Турецким, тот, подходя к машине, искренне удивился:
– Откуда у тебя «Шевроле-Нива»?
– Он еще и бронированный, – похвалился майор. – Вытребовал у Ремизова. Сказал, что нас затаскают в Генпрокуратуре, если с вами что-нибудь случится.
– Ты им говорил о звонке того типа?
– Конечно, хотя они и так знают. Прослушка работает, все звонки фиксируются. Было бы странно, если бы после такого звонка вы не предприняли каких-то мер для безопасности, поэтому я и выбил эту машину.
– Но как тебе удалось такую роскошь добыть?
– Со скрипом. Но Ремизов пошел на это, скорее всего, чтобы показать, что родная прокуратура о вас беспокоится.
– Ладно, едем в храм Святого Георгия. Нужно встретиться с настоятелем. Как его, кстати, зовут, ты помнишь?
– Отец Николай. Я о нем ничего не знаю, а моя Оля иногда заходит в церковь, поставить за меня свечку. Боится, как бы со мной чего не случилось. Просит Господа, чтоб защитил меня. Но на службе обычно стоит недолго, говорит – ноги устают. Служба ведь длится часа три.
– Вот сейчас и познакомимся. Он должен что-то помнить, поскольку городская администрация на праздничных службах обычно отдельно стоит, как почетные гости. Так что Груздев со Жбановым на виду у батюшки были.
Отец Николай пригласил их в свой небольшой кабинет, где усадил гостей на добротный диван, а сам пристроился в небольшом кресле в углу комнаты. Он был уже старенький, с окладистой серебряной бородой. Вопросы следователей застали его врасплох. Казалось, он был чем-то напуган и отвечал уклончиво. Турецкого не покидало чувство, что священник чего-то недоговаривает.
– Увы, я не смогу вам ничем помочь, – тихим голосом повторил он во второй раз. – Когда я проводил литургию, в сторону гостей не смотрел и ничего подозрительного не заметил.
Аудиенция закончилась, и разочарованные посетители пошли к выходу. В это время после утренней службы в церкви почти никого не было. За свечным столиком пожилая матушка вела тихий разговор с какой-то девицей, та выбирала иконку. В углу, у большой старинной иконы, стоял крепко сбитый мужчина, наклонив голову, и, видимо, молился. Две старушки чистили подсвечники, молодая женщина в низко повязанном платке и синем рабочем халате ползала по полу, соскребая свечной нагар. Из алтаря вышел молодой диакон, и Турецкий его остановил: