Прощение
Шрифт:
— Спасибо. Но мне нужно завернуть в редакцию.
— Ладно.
На улице было холодно и ветрено. Ему хотелось взять ее руку, но он не позволил себе этого… Что с ним происходит? Он знавал десятки женщин, с которыми проделывал и не такое, но взять ее за руку не решался.
— Детям нужны крылья… — говорила она тем временем. — Хочу посмотреть, подойдет ли для этого газетная бумага. Они пели чудесно, правда?
— Как ангелы. Они вас полюбили.
— Я их тоже. Знаете, я никогда не имела дела с детьми… Удивительно, как они отзывчивы.
В помещении редакции Сара зажгла
— Что бы еще придумать, чтобы крылья блестели? — задумалась Сара. — Дети были бы в восторге.
— Слюда, — предложил Ноа.
— Слюда?.. Ой, конечно! Как я не подумала?
— Нужно хорошенько растолочь ее в ступке, — сказал Ноа, — а потом насыпать на бумагу, смазанную крахмальным клеем.
— Чудесная идея!
— Если хотите, я разыщу хороший кусок слюды.
— Правда, вы сделаете это?
— Только не завтра, а через день. Устраивает? Я и размельчу ее для вас.
— О, Ноа, спасибо. Вы просто наш добрый гений! — Как сверкали ее голубые глаза — и всего-то из-за такой малости!
Он был очень доволен, что сразу сообразил, чем можно обрадовать ее, вызвать одобрение и благодарность.
— Пошли? — Он поднял рулон бумаги и протянул руку к лампе.
— Я готова.
Он прикрутил фитиль, пошел за ней к дверям.
Когда она уже открывала их, он вдруг произнес:
— Сара, подождите минуту.
Она задержалась, повернулась к нему, натягивая перчатки.
— Что? — спросила она.
Свободной рукой он прикрыл полуотворенную дверь, они остались в тесном темном помещении.
— Я просто… — заговорил он, наклоняя голову и подходя ближе к Cape, — просто…
Поля его головного убора уперлись в ее шляпку. Они оба усмехнулись в темноте, он снял свой «стетсон».
— Можно я снова сделаю то же самое? — спросил он.
Она тихо ответила:
— Сделайте.
Он наклонился еще ниже, их губы соединились и оставались в таком положении, пока маятник часов неспешно отбивал свои секунды: десять… пятнадцать… двадцать.
В одной руке у Ноа Кемпбелла был бумажный рулон, в другой — шляпа: он не мог обнять Сару, прижать к себе. Ей же ничего не стоило отпрянуть после короткого соприкосновения их губ — но она не сделала этого, не отстранила лицо, оно продолжало прижиматься к его лицу.
В темноте их прикосновения, казалось, обретали новый, куда больший смысл. Нежность становилась нежнее. Тепло — теплее. Его дыхание было на ее щеке, ее дыхание — на его. Они были одним целым, и каждый был самим собой, и каждый ожидал каких-то действий от другого.
Он приоткрыл губы, его язык встретился с ее языком. Они словно испытывали, пробовали один другого, оба немного удивленные, не верящие тому, что происходит.
Поцелуй оборвался незаметно — как обрывается паутина. Они с неохотой отстранились друг от друга.
Маятник часов простучал семь раз, прежде чем Ноа заговорил.
— Что-то произошло сегодня, знаете, когда мы вместе пели.
— Я так удивилась, когда вы сделали это.
— Я и сам удивился. У меня было разное… с женщинами. Но чтобы я запел, — это первый раз
— В самом деле?
— Да. Вот тогда оно и произошло.
— Что именно?
— То, что происходит сейчас.
— А что происходит сейчас?
— Ну… У меня сердце готово выскочить из груди.
— По-настоящему?
— А у вас нет?
— Да… Но я подумала…
— Что подумали?
— Подумала, что, когда вы поцеловали меня в первый раз, я не выдержала испытание.
— Какое испытание?
— Мне показалось, вы проверяете меня… и себя… Понравится вам целовать меня… И вам не понравилось,
— Это не так, Сара!
— Значит, я не поняла. Но вы потом смотрели на меня так же, как смотрите на всех.
— Мне казалось, так будет приличней.
— Не думаю, что вообще это прилично. То, что мы…
— Почему?
— Из-за моей сестры.
— Она для меня ничего не значит, ваша сестра!.. — Они не отходили далеко друг от друга, словно привыкая, осваиваясь, акклиматизируясь.
— Сара, могу я положить эти чертовы вещи, что у меня в руках?
— Если хотите.
Он опустил на пол рулон и шляпу. Распрямляясь, взял ее за плечи; они стояли, прислушиваясь к собственному дыханию — ускоренному, но легкому. Потом он сильней прижал ее к груди, снова нашел рот, и они поцеловались — как никто из них не ожидал и не верил, что так может произойти между ними: в тесном объятии, в каком-то полуопьянении, когда губы и языки никак не могли оторваться друг от друга. Его рука обнимала ее спину, ее рука была на его грубом овчинном полушубке; огражденные плотной одеждой, они не могли испытать настоящей близости — может быть, поэтому им еще труднее было поверить в то, что происходит.
Как и за несколько минут до этого, они отстранились — с неохотой, ошеломленные.
— Ноа, как все это странно.
— Я знаю.
— Не могу поверить, что это вы и я…
Стоя в темноте, оба подумали об одном: о том, с чего началось их знакомство, как они сразу невзлюбили один другого… И вот теперь…
Она задала вопрос, который удивил его:
— Ноа, можем мы повторить то же самое?
— Почему же нет, Сара Меррит, — ответил он с улыбкой в голосе.
В темноте его руки коснулись ее головы, он нашел ее рот и полностью овладел им; и снова она ощутила легкий запах туалетной воды, который преследовал ее последние недели во время завтрака; его усы были мягкими, язык — еще мягче, теплый и влажный. Она с жаром ответила на его поцелуй, он так сильно сжал ее в объятиях, что почти приподнял с пола, и она вынуждена была встать на носки.
Когда ее подошвы опять коснулись пола, оба они с трудом перевели дыхание.
— Пожалуй, лучше, если мы пойдем домой, — прошептала Сара.
— Конечно. Уже довольно поздно.
Он подхватил с пола рулон и свою шляпу, вышел вслед за ней на улицу, подождал, пока она запирала дверь на замок.
На удивление мало говорили они по пути к дому. Поднявшись по лестнице к самому входу, Сара остановилась там в некоторой нерешительности: что будет дальше? Последует ли прощальный поцелуй?