Прощу, когда умрешь
Шрифт:
Не особо он интересовался ее судьбой. Так, заглянет иногда кто-нибудь сюда через отверстие в двери, и на этом все. Живая, и ладно... А ведь однажды она целые сутки пролежала пластом, даже не шелохнулась, и ничего, никто не попытался вытащить ее отсюда.
Первая неделя, казалось, длилась вечность, а потом на Марьяну навалилась апатия. Уколоться жуть как хотелось, но уже не было сил, чтобы стучаться в дверь и биться об стену. И еще очень хотелось есть, мысли о куске мяса порой даже заглушали наркотическую жажду. Но она могла только
Эти две недели, казалось, тянулись дольше и мучительней, чем год, проведенный в заточении. Еще совсем недавно страшно было вспомнить, как унижали ее в притоне у Андреича, но в этот период ей хотелось вернуться туда, лишь бы только не страдать здесь от наркотического и обычного голода.
Обидно, столько мук она перенесла, и все напрасно. Ей снова хочется уколоться. Думала, что жажда отступит, но она всего лишь немного стихла. Терпеть, конечно, можно, но от укола она точно бы не отказалась... А Германа всё нет. Вернее, Славы.
Наступила ночь, вышел срок, а она все в заточении, которое уже давно перестало казаться ей добровольным. Одеяло теплое, но ей все равно было холодно. Хорошо, что весна уже на дворе, лето скоро, зимой она бы просто здесь околела. А так не замерзнет она до смерти. А жаль...
Ночь, как обычно, растянулась на целую вечность, а утром дверь открылась. И в отсек вошел незнакомый мужчина в милицейском камуфляже и с автоматом на ремне.
– Так, а это что такое? – спросил он, глядя на Марьяну как на какое-то привидение.
– А ты кто такой?
– Я?.. Из милиции я... Накрыли мы ваш притон. И вашего Вячеслава Павловича повязали!..
– И что?
– Да то... Свободна ты, девушка!
– Как свободна?
Марьяна не знала, то ли от счастья плакать, то ли от горя... Без Славы не будет наркотиков, но они ей нужны? Может, она все-таки сможет обходиться без них?
– Да так, свободна! Сейчас дашь показания против своего Вячеслава Павловича, мы тебя домой отвезем...
Родители знают, что с ней все в порядке. Беспокоятся, конечно, мучаются из-за неопределенности, но все-таки это лучше, чем если бы они мучились от полной безвестности.
– Какие показания?
– Преступник он, в рабстве тебя держал. Вот, голодом тебя морил... В больницу тебе надо, а то загнешься ведь. Дистрофия, блин, ходячая...
– А где Слава?
– Арестовали его, увезли... Ну что, показания будешь давать?
Марьяна задумалась. По большому счету, Слава, конечно, подонок. Он ее в порнофильме, говорит, увидел, потому и захотел. Такое, в принципе, могло быть. Но как он узнал, кто фильм снимал, откуда он?.. Отсюда напрашивался вывод, уж не сам ли Слава финансировал все это безобразие?.. Если так, то он втройне подонок. И его надо наказать.
Но в то же время не все так просто. В прошлом году она доверилась Мите и оказалась здесь. Как последнюю
В поисках ответа на этот вопрос Марьяна истратила последние силы. Кто бы мог подумать, что мыслительный процесс мог вытянуть из нее столько энергии.
– Нет.
– Почему?
– Потому что я его люблю. И никогда не предам.
Неожиданно голова у Марьяны закружилась, и она потеряла сознание.
В чувство ее привел резкий запах нашатыря. В своем грязном спортивном костюме она лежала на белоснежном диване в холле, а рядом с ней сидел знакомый мужчина в милицейском камуфляже и с автоматом. Он-то и держал в руке ватку, добродушно глядя на Марьяну. Неподалеку, согнувшись над журнальным столиком, рядом с ним что-то писал еще один офицер с четырьмя звездочками на погонах.
– Очнулась, товарищ капитан.
– Во двор выйди, глянь, «Скорая» еще не подъехала? В больницу ее нужно, – сердобольно глянул на Марьяну офицер.
Только душевность его чересчур сладкая, приторная, с фальшью.
– Зачем в больницу?.. Где Слава? – обессиленно спросила Марьяна.
– Увезли твоего Славу. В наручниках. И наложниц его увезли.
– Каких наложниц? Не было у него никаких наложниц. Горничные были, он им за работу платил.
– Знаю я, за какую работу он вам платил, – хмыкнул капитан.
– Ничего вы не знаете. Слава хороший. И я его люблю.
– А в подвал он тебя зачем закрыл?
– Не закрывал меня никто. Я сама. Просто похудеть надо было, а не получалось...
– Ничего себе похудание! На тебя смотреть страшно.
– Ничего, все нормально будет...
– Живешь где, по какому адресу?
– Здесь живу.
– Дура, мы домой тебя сейчас отвезем.
– Здесь мой дом, – не сдавалась Марьяна.
– Дом сейчас опечатают. Со всем имуществом.
– И я имущество. И меня опечатывайте.
– Чье ты имущество?
– Я не имущество, я собственность. Славы собственность. Раба любви...
– Дура ты, а не раба любви!
Марьяна закрыла глаза, безо всякого старания изображая обморок. А камуфлированный с автоматом вышел во двор, и некому было совать ей под нос ватку с нашатырем. Но капитан решил привести в чувство собственными методами и шлепнул ее ладонью по щеке. За что и поплатился. Марьяна схватила его руку и укусила за палец.
– Ах ты, сука! – взревел офицер.
И даже замахнулся на Марьяну.
– Я не понял, ты что, нюх потерял? – возмущенно протянул Слава.
Он выходил из каминного зала в своем фирменном барском халате с позолотой. Марьяна в недоумении смотрела на него, хотя удивлена была не очень. Она как чувствовала, что это розыгрыш. Спасибо Мите с его топорной театральной постановкой...
«Капитан» вытянулся перед ним в струнку и поспешил убраться, когда Слава показал ему на дверь. И камуфлированный с автоматом остался во дворе.