Прошито насквозь. Рим. 1990
Шрифт:
Эти ее слова были не совсем понятными, но Адам честно слушал ее. Когда она остановилась, он сразу же поинтересовался:
– А сколько всего этих миров?
Она вздрогнула, словно и не ожидала, что он так внимательно станет ее слушать, и даже задаст вопрос.
– Никто не знает. Но я знаю точно, что там все по-другому.
– И никак нельзя узнать, что с нами происходит в тех мирах?
– Никак. Отец говорил, что если начать путешествовать между мирами, то можно запутаться или сделать самого себя несчастным.
Адам уже понял, что все эти россказни про миры были лишь
– Их, должно быть, очень много, – предположил он, поддерживая эту сладкую иллюзию.
Ева серьезно кивнула:
– Да. Их больше, чем мы можем представить.
– И в одном из них все мы обязательно счастливы, – добавил он.
На ее лице мелькнула робкая улыбка, которая сразу же растворилась в сероватом утреннем свете.
Завтрак, обед и ужин состояли только из картошки и лука. Ева умела варить, парить и печь их в самых разных вариациях, и Адам каждый раз удивлялся тому, как много она освоила за свою недолгую жизнь. Наверное, за прошедшие часы она привыкла к его присутствию – по крайней мере, ее движения больше не были скованными или нарочито резкими.
Сырость пробралась в дом – за деревянным порогом образовалась небольшая лужа, да и крыша кое-где начала пропускать воду. Ева не обращала на это особого внимания, и на все его вопросы отвечала, что при таком сильном дожде это не удивительно. Все пройдет и высохнет само собой. Детская легкомысленность выглядела для него просто дико – он отлично знал, что если не следить за крышей, то дырки в кровле обязательно прорежутся шире, и со временем вода будет заливаться внутрь даже при слабом дожде.
– Нельзя жить в сырости, – назидательно говорил он.
– Стану больше и обязательно сама починю крышу, – отвечала она.
Про себя Адам уже решил, что когда дождь закончится, он сам выберется на крышу и посмотрит, что там можно сделать. Латать небольшие дыры при помощи молотка и листов старой жести он умел – работал вместе с отцом, когда они занимались своим домом.
Благие намерения так и остались всего лишь добрыми планами – грохот со стороны сарая, раздавшийся поздним вечером, когда дождь еще шел, разрушил все цепочки мыслей и их странное перемирие.
Крыша сарая не выдержала и обрушилась прямо на лошадь. Бедное животное испугалось и вырвалось на дорожку, но заскользило копытами и не удержалось. Услышав шум, Ева и Адам бросились прочь из дома, не разбирая дороги. Фонарь, который слабо освещал пространство в пять шагов, остался на пороге. Страх гнал детей вперед, несмотря на мрак и холод, и они бежали, не зная, что будут делать, когда доберутся до лошади.
Что было дальше, Адам не запомнил – в память врезались лишь отдельные картинки. Ева подавала ему веревку несколько раз – наверное, он ронял ее в грязь. Лошадь била копытами и металась в скользкой жиже. Она была перепугана, и Адаму казалось, что она не сможет пережить эту ночь, но еще больше он боялся за Еву – ловкая и гибкая девчонка сновала вокруг него, оказываясь в нужных местах и в нужное время. Ей удавалось
Все это удалось вспомнить лишь позже, когда лошадь была спасена – какими-то нечеловеческими усилиями им удалось заставить ее подняться и пройти в дом. Теперь они оба – грязные и замерзшие – сидели у камина.
Поначалу он был слишком занят собой, но после обратил внимание на Еву. Она дрожала. Ее тело было объято дрожью от кончиков пальцев до макушки, но она молча жалась к теплой стене и старалась отогреться сама.
– Днем ты говорила о том, что тебе рассказывал твой отец, – начал Адам, стараясь не особо стучать зубами. Получалось плохо.
Ева подняла глаза и удивленно уставилась на него.
– Ну и?
– Хочешь услышать, что говорил мне мой? – с трудом пересилив очередной приступ дрожи, продолжил он.
Она кивнула.
Адам крепче сжал себя руками и отвернулся к огню, потому что говорить такие вещи, глядя в ее любопытные глаза, было неудобно.
– Он говорил, что если холодно, нужно обняться. Так скорее согреешься.
– Это когда огня нет, – возразила она.
Он хотел ответить сразу же, но пришлось немного подождать, чтобы справиться со стучащими зубами.
– У нас сейчас есть огонь, а толку? Тебе жалко что ли?
Ответа не последовало, и когда он повернулся к ней, чтобы понять, слышала она его или нет, наткнулся на ее задумчивый взгляд. Она явно сомневалась.
– Ева, – он впервые назвал ее по имени, когда они просто говорили между собой – тебе тоже очень холодно. Это ведь не только мне нужно.
Подумав еще немного, Ева решилась.
– Ладно, – великодушно согласилась она.
Они расстелили на полу толстое старое одеяло и уселись прямо перед камином.
Ева прижалась к его груди и затихла. Ее тело оказалось холоднее, чем он мог подумать, и Адам решил, что должен обнять ее. Так было правильно. Ее взгляд был устремлен на огонь, и она выглядела так, словно ей было все равно, что происходит. С черных волос уже перестало капать, но одежда оставалась сырой и неприятно грубой. По-хорошему следовало бы раздеться, но он не мог ее об этом попросить.
Если бы она была младше или на ее месте был кто-то другой, Адам не задумываясь скинул бы с себя рубашку, но Ева казалась гораздо старше своих лет, и к ней нельзя было подходить как к обычной восьмилетней девочке.
– Расскажи мне что-нибудь еще, – попросил он, чтобы хоть чем-то занять себя и ее.
Она задумалась. Лошадь, стоявшая у задней стены, всхрапнула, и Ева улыбнулась. Он не видел ее лица, но знал, что это так.
– В тех мирах все бывает наоборот, но если мы там появляемся, то остаемся такими же, как сейчас. Мы там совсем от себя не отличаемся.
– Значит, там мы выглядим так же, как и сейчас?
– Да, наверное. А может быть, это касается того, что у нас внутри. Отец обещал рассказать, но не успел.